уже можно с уверенностью сказать: взрыв Крещатика организовал старший лейтенант госбезопасности Кудря.
Иван Кудря объявился в Киеве, так же, как Молодцов в Одессе, в середине июля. Впрочем, это был уже не Кудря, а совершенно другой человек: сын расстрелянного священника, скромный учитель украинского языка по имени Иван Кондратюк.
Кондратюк поселился на Институтской улице в доме № 16 в квартире своей «невесты», некоей Марии Груздевой.
Точно так же, как Молодцов в Одессе, Кудря тщательно готовился к работе в тылу врага, но несколько в другой плоскости, что диктовалось, естественно, предполагаемой немецкой оккупацией города и отсутствием в нем катакомб.
Но взрыв Крещатика, так же, как взрыв Дома на Маразлиевской, был осуществлен с помощью радиоуправляемых устройств, только сигналы подавались с более близкого расстояния – из квартиры «невесты».
И так же, как после взрыва на Маразлиевской, Москва не призналась во взрыве Крещатика. Хотя весь мир, конечно, догадывался, кто стоит за этой диверсией.
Но вот зачем это было сделано?..
Да, зачем это все-таки было сделано, зачем совершались такие диверсии? – спрашивает себя и нас Анатолий Кузнецов.
И сам же отвечает: «Госбезопасность СССР провоцировала немцев на беспощадность. И немцы на это клюнули.
Свой ответ на Крещатик они обнародовали спустя пять дней, а именно – 29 сентября 1941 года…» [Выделено нами. – Авт.]
Ответ был жестоким.
До сдачи Одессы оставался еще целый месяц, когда 27 сентября на улицах Киева появился приказ:
«Все жиды города Киева… должны выйти в понедельник, 29 сентября 1941 года в 8 часов утра на угол Мельниковской и Дохтуровской (возле кладбища). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и проч.
Кто из жидов не выполнит этого распоряжения… будет расстрелян…»
[ЦГА Окт. Революции. М., ф. 7021, оп. 65, ед. хранения 5]
Этот день, понедельник 29 сентября 1941 года, по какой-то мистической случайности выпал на Йом Кипур и стал для евреев настоящим «Судным днем».
Со всех концов города потянулись они к еврейскому кладбищу.
Толпы людей. С мешками, кошелками, свертками.
Калеки на костылях.
Парализованные на носилках.
Младенцы в колясочках…
Три дня и три ночи продолжалось это шествие смерти.
И все это время на тротуарах стояли жители города и с любопытством и ужасом глазели на обреченных. И нужно прямо сказать, никто из них не обманывался в истинном смысле происходящего.
Знали это наверняка и многие евреи.
Ну, может быть, не в первый день.
Но во второй… В третий…
А если знали, почему тогда шли?
Почему не убежали? Не спрятались?
Не попросили помощи у тех, стоящих на тротуарах?
А вот потому и шли, что бежать было некуда,
