и замахнул за спину железную полосу, глазами втянул в себя Саньку – миг – тянет назад – далеко замахнул – тяжелая, от ставней. И еще бегут. И вдруг сама нога Санькина брыкнула, ударила в живот того, что с полосой. Санька не чуял силы удара, его повернуло и понесло прочь, будто не ноги, а сам несся, ветром, духом, свистело в ушах, и страх визжал сзади.
– Бей! Бей жидов!
Санька видел только впереди швейцара у дверей, будто манит рукой – у «Московской», он влетел, внесло его в двери, он не заметил, как внесло на третий этаж. Он слышал, как страх грохотал у дверей, кто-то бежал по лестнице, и хлопали испуганные двери в коридорах. Какой-то военный бежит по коридору, застегивается.
– Туда! Туда! – машет Саньке в конец коридора, и Санька побежал по коридору, и вон дверь открыта, женщина, дама в дверях, отступила, пропускает.
– Сюда! – как издалека слышит Санька. Он сел на диванчик, глядел на даму и на все вокруг, и тер руки, и как будто сто лет уж эта дама смотрит на него, сдавила брови, рассматривает. Говорит что-то. Непонятно. Не слышно.
– Шинель, шинель скиньте! Шапку сюда! – Она сама сняла шапку, и Санька сдирал с себя шинель, как в первый раз в жизни, отдирал рукава от рук, как приросшую шкуру.
– Хорошо, что штатское на вас.
Санька вертел головой, оглядывал все, и глаза не могли остановиться.
Дама вешала пальто в шкаф.
– Мой муж сапер, подполковник, никто не посмеет! Сядьте! Сядьте же! – и она пригибала за плечо Саньку к стулу.
И вдруг с улицы крик ударил в окно. Дама проворно вертела ручку, распахнула балкон, и свист и вой полохнул в комнату.
– Прошли! Прошли! – крикнула дама Саньке и помахала рукой.
– Фу! Не могу! – вдруг крикнул Санька. Он, как был, без шапки, бросился вон из номера.
Он сбегал вниз по лестнице, – перегнувшись через перила, саперный подполковник громко говорил, отдувался:
– …и никого не выпускай тоже!.. Вовсе… дверей не отпирай! Понял?
И он поднял голову, увидал Саньку, пошевелил бровями.
– Дай-ка лучше ключ сюда!.. Мне дай ключ! Давай!
Швейцар подымался вверх, подбирая спереди полы ливреи.
Заперли! И радость тайком пробежала под грудью, и Санька неспешно шагнул с последних ступенек в шум голосов внизу в вестибюле, люди быстро, глухо говорили все вместе, в пиджаках поверх ночных рубашек. В купальном халате, с актерским лицом, толстый тряс серыми щеками и говорил: «Погром, погром, кишиневский погром… кишиневский…»
– Где же полиция? Где полиция? – дама дергала Саньку за руку, придерживала на груди капот. – Скажите, что же смотрят?
Мужчины теснились к стеклу двери, присели, головы в плечи.
– Да не напирайтеся на дверь! – вернулся швейцар. Он отталкивал, пихал ладонью в грудь людей, а они не отрывали раскрытых глаз и пятились. – Да камнем кто шибанет, и тогда… – швейцар вдруг
