выпадала минутка отлучиться от постели больного, в ущерб сну. Я писал о своих страданиях. Я протестовал против бесчеловечных законов и методов правительства, меня травили и грозили, но я писал. Друзья очень быстро отворачиваются от таких людей, я им в свое время верил и доверял, я горевал, когда они уходили, мне было больно. Чтобы не разувериться в людях – я продолжал писать. Я писал во время изгнания из страны, на чужбине, живя на чердаке у чужих людей, без денег, с одной краюшкой хлеба и кружкой воды, но я писал, чтобы не сойти с ума, чтобы сохранить ясную голову. Я изучал себя. Я видел, что постоянно меняюсь.
Потери делали меня человеком. Я терял больных, к которым успел привязаться чуткой душой – и становился еще более чутким; я терял друзей, которых любил доверчивым сердцем – я становился еще более доверчивым. Я потерял родину, оказался на чужбине и понял, – нет ничего ближе и роднее родины. Бесконечной вереницей шли и шли через мою жизнь люди, одни мимолетно, другие задерживались, и всех я помню, они прошли через меня, оставив свой след, вмятину в душе.
На меня нападали какие-то химеры, душила несправедливость, разъедали сомнения, гложила тоска одиночества. Я плохо жил, плохо питался, плохо спал, часто бредил, сомневался, копался в себе, препарировал, прослушивал себя на всю глубину. Но я писал. Разве может от плохой жизни получится хорошая книжка? Нет. И ты такая же горькая, неустроенная, в клочьях раздумий, сомнений и разуверений, как и я. Хорошие, упитанные, толстые книги от сытой жизни…
Я развивался, воспитывался вместе с писанием, я рос в моем понимании жизни через ее описание, через ее разглядывание, через ее осмысление. Так я пришел к истинно немногому. Я в себе, как ненужные листы бумаги, отбросил все поверхностное, лишнее, глупое, ребяческое, то, что только кажется ценным, интересным, необычным, но при рассмотрении и размышлении спустя время обнаруживались блеск и фальшь.
Потому ты такая…тоненькая, стройная…
Когда я исследовал себя – я был дотошным историком; когда препарировал себя – я был любознательным хирургом; когда читал умных писателей – я был благодарным читателем.
Я написал тебя, и понял, что всю жизнь шел одной дорогой…К себе.
– Но…почему меня не покупают…если я такая…хорошая?
– Ах, какая ты еще наивная книжка! – засмеялся папа и ласково погладил меня по мягкой обложке. – Разве каждая девчонка сразу находит своего принца? Свой, родной читатель для книги, это все равно что принц для девчонки. Его ждут и …могут не дождаться.
Он поднялся с великого Дивана и поставил меня на книжную полку. Я увидела с одной стороны прекрасное издание «Фауста» Иоганна Вольфганга Гете, а с другой стороны стоял толстый том Германа Гессе «Игра в бисер». Он поставил меня в один ряд с великими! О!
Сплошная геометрия
Из всех геометрических фигур самая красивая, самая совершенная форма – у шара! Какой он круглый, какой он бесподобный, в нем нет недостатков, все в нем есть. Он всем доволен и смотрит
