общем… мне нужны деньги… Немного. Триста тысяч франков.
Две недели назад его собеседница была бы более сговорчива. Гюстав посоветовал Мадлен помочь дяде, и после их злосчастного недоразумения при мысли, что тот покинет банк, она так запаниковала, что охотно бы послушалась его. И Шарль ушел бы с чеком, даже не успев и рта раскрыть. Но с тех пор все наладилось. Приходил Гюстав. Благодарил ее. В руке у него было письмо, в котором Мадлен писала, что по-прежнему доверяет ему, Жубер несколько театральным жестом бросил его в камин. Опасения Мадлен утихли, она чувствовала, что может сама решать, как поступить.
– Триста тысяч франков – это примерно стоимость ваших акций в банке, не так ли? – ответила она. – Почему вы их не продаете?
Шарлю и в голову не приходило, что Мадлен может интересоваться подобными вопросами.
– Это наши единственные авуары, – терпеливо объяснял он. – То, что пойдет на приданое нашим дочерям. Если я продам акции… тогда, – он коротко рассмеялся, чтобы подчеркнуть всю нелепость ситуации, – я просто на паперти окажусь!
– Да что вы… До такой степени?
– Именно! Поверь, я обратился к тебе только потому, что исчерпал все остальные возможности!
Вдруг Мадлен разволновалась:
– То есть, дядя, вы… вы в шаге от разорения?
Горестно вздохнув, Шарль кивнул:
– Так и есть. Через неделю я стану банкротом.
Мадлен сочувственно покачала головой:
– Я бы охотно помогла вам, дядя, но ваши слова мешают мне это сделать, поймите меня.
– То есть как? Почему же?
Мадлен сложила руки на коленях:
– Вы же уверяете меня, что находитесь на грани банкротства. А тому, кто скоро умрет, дядя, денег в долг не дают, вы прекрасно это знаете…
Она издала сухой, короткий смешок:
– Если бы я не боялась показаться грубой, то сказала бы попросту… что покойникам денег не раздают.
Она на мгновение отвернулась, достала из кармана носовой платок и вытерла струйку слюны, текущую у сына по подбородку.
– Я даже спрашиваю себя, вполне ли законно давать деньги тому, кто приговорен…
Какая низость! Шарль заорал:
– То есть пусть имя Перикуров опять вываляют в грязи, ты этого хочешь? Этого хотел бы твой отец?
Мадлен грустно улыбнулась ему. Ей было его жаль.
– Он всю жизнь помогал вам, дядя. Он заслужил, чтобы вы оставили его память в покое, вам не кажется?
Шарль так поспешно поднялся, что опрокинул стул. Его чуть удар не хватил.
Но зря Мадлен воображает себя победительницей: Шарль всю жизнь участвовал в политических баталиях и научился покидать поле битвы с высоко поднятой головой.
– Я вот думаю, что ты за женщина…
Вопрос сопровождался таким испытующим взглядом, перед Шарлем встала задача непредвиденной
