пахнет от тебя.
О, малахольная! Чем от меня могло пахнуть, кроме духов Зины и пота ее ненасытного тела?
В обед приехала ритуальная машина с опущенными бортами. Стали выносить бабулю. Двери оказались узкими, подъезд такой, что не развернешься. Мужики из ритуального агентства решили вытащить ее через окно. Бедная бабушка! Никто не додумался ее привязать, а машина к окну не подъезжала. Стали спускать, и бабуля, выронив подушечку с государственными наградами, следом вывалилась сама. Толпа замерла, кто-то заголосил, но его быстро успокоили. Бабушку уложили на законное место, стряхнули с костюма соринки и снова накрыли шелковым покрывалом. Гроб отлежался на табуретках и с задорным: «Ух, взяли!» – запрыгнул в кузов катафалка. Следом за гробом в кузов затащили пару-тройку тетушек, и траурная процессия двинулась прочь от дома. Музыки не было. То ли тетушки поскупились на музыкантов, то ли музыканты нашли более щедрого покойника. На кладбище тоже церемониться не стали. Толстый мужик с обветренной харей, размахивая могучей рукой, отчитался о колоссальных заслугах эмигрирующей в мир иной бабули. Гроб быстренько закопали и все рванули на поминки. Я же помчался к Зине.
Она встретила меня так, будто увидела в первый раз.
– Гробик будем заказывать, веночки выбирать?
– Зина, это же я…
– Какого черта ты сюда приперся? Еще кто-то умер? Дуй отсюда. Приходи ко мне, когда стемнеет. И смотри, чтоб соседи не засекли.
Странно, вчера она о соседях не думала! Завела домой так, будто и не замужем. Ладно, придется соблюдать конспирацию.
Часиков в девять, когда порядочные люди смотрели «Прожектор перестройки», к калитке коттеджа приблизился горбатый старичок в допотопной шляпе и с потертым саквояжем в руке. Он позвонил, дождался, когда ему откроют, и юркнул внутрь двора.
– Ну ты и клоун! – засмеялась Зина. – Мог бы через другую калитку зайти, с улицы, рядом с гаражом. Бабушку похоронил? Что в портфеле? Остатки от поминок?
Чересчур много вопросов! Меня это слегка разозлило, но я сдержался.
– Пошли в дом, – отрезал я и захромал, вжившись в роль.
Зина присела на корточки и затряслась от смеха. Мне же было не до веселья: я был голоден, трезв и сексуально озабочен.
Диван, застеленный красной простыней, приготовился к забавам. В изголовье валялась красная атласная подушка. И даже пододеяльник был красного цвета. «Все люди разные, – подумал я, доставая из саквояжа грузинское вино, фрукты и копченую колбасу, позаимствованные в магазине у матери. – Одним нравится красное, другим – белое, а дальтоникам вообще плевать на цвет!» Зина принесла табуретку, рюмки и нож. Мы пили, ублажали друг друга и снова пили. За окнами висела огромная луна, придающая нашим утехам некую романтичность.
– Завтра муж приезжает. Две недели будет дома. Перевахтовка у них какая-то.
