свечным духом. Решетки на окнах. Мерцает под потолком красный глазок системы безопасности.
– Идите прямо, – пропуская гостя вперед, сказал привратник. – Там будет дверь гостиной. Хозяин там. Буона джорно, синьор!
Куйбида кивнул и пошел вперед. Узкие двери захлопнулись за его спиной.
«Правильно заметил Кульчицкий: синьор Сичинский сторонится гостей, – думал он, щурясь. – Удивительно, что он согласился на эту встречу. Впрочем, неудивительно: он лет пять назад отошел от дел – только на встречи ветеранов выезжает, да и то не каждый год…»
Куйбида толкнул украшенную резьбой дверь и вошел в слабо освещенную гостиную. Он не сразу разглядел мягкий угловой диван, книжную полку, картины в золоченых рамках, украшенный вышитыми рушниками портрет Шевченко у окна, рядом чье-то увеличенное старое фото – худой остроносый человек с залысинами на лбу, казалось, смотрел на гостя осуждающе.
– Слава героям! Добрый день, пан Куйбида.
Гость вздрогнул: мягко и вкрадчиво прозвучало мелодичное украинское приветствие в этом странном доме.
Из не замеченной гостем двери, колыхнувшись на пороге, выкатилась инвалидная коляска. На ней, до подбородка укрытый клетчатым пледом, сидел седой как лунь старик с живыми внимательными глазами. В трясущейся руке, брошенной поверх одеяла, хозяин держал книгу. «Ca-tullus. Carmina[8]» – напрягая зрение, прочитал Куйбида. Синьор Сичинский, похоже, размышлял о вечном. Интересно, где это он латыни обучался? В школе СС, должно быть?
– Героям слава! – привычно ответил Куйбида и поклонился. – Рад приветствовать в вашем лице старого борца…
«Подать ему руку или не подать?» – подумал, но хозяин опередил его.
– Мое стариковское рукопожатие вряд ли будет вам приятно, – проговорил хозяин. – Пожалуйста, подкатите коляску к окну. Здесь ступенька – у электромотора недостает сил.
Гость кивнул и, вдавив резиновые ручки, приподнял передние колеса, вкатил экипаж на ступеньку, пододвинул к окну.
– Благодарю уважаемого пана, – проговорил синьор Сичинский, узловатым пальцем указывая на диван. – Прошу пана садиться. Вот диваны держу только для гостей. По мне, так было бы гораздо удобнее оставить голые стены – я ведь с коляски не встаю, мне много пространства нужно, да и Аретино стал стар – пока его дозовешься…
Гость присел, утонув в диванных подушках. Хозяин смотрел в заплетенное плющом окно. Через решетку падал золотистый солнечный свет, и Куйбида невольно залюбовался красивым, как на картинах итальянских мастеров Возрождения, профилем старика.
– Судя по вашему виду, зарубежная референтура ОУН по-прежнему процветает, – начал, не оборачиваясь, хозяин. – «Зарубежники» – лучшие люди, элита организации. Так было в тридцатые, когда мы боролись с поляками. Так было в сороковые, когда мы сражались с москалями.
Куйбида наклонил голову: комплимент был приятный, хотя и слишком явный.
– Так что вам угодно? – продолжал старик. – Если
«Катулл. Песни»
