обойденным. Если верить всем романам и пьесам, Берил должна была быть беззаветно предана своему работодателю, однако он знал, что особым расположением с ее стороны не пользуется. Ни преданности, ни самопожертвования… Берил определенно смотрела на него как на обычное грешное человеческое создание. Иногда ему казалось, что она его просто недолюбливает.
Как-то раз Джон услышал, как Берил говорила своей приятельнице по телефону: «Нет, я не думаю, что он намного эгоистичнее, чем был. Пожалуй, более невнимателен к другим и неосмотрителен».
Он знал, что она говорила о нем, и чувство досады не покидало его целые сутки. И хотя безоговорочное восхищение Герды раздражало его, хладнокровная оценка Берил сердила не меньше. «В сущности, – подумал он, – меня раздражает почти все».
Тут что-то не так. Переутомление? Возможно. Нет, это лишь оправдание. Нарастающее нетерпение, раздражительность, усталость – все это имеет более глубокие причины. «Никуда не годится! – думал он. – Что со мной? Если бы я мог уйти…»
Опять эта неясная мысль, устремившаяся навстречу другой, уже определившейся: «Я хочу домой…»
Черт побери, 404, Харли-стрит и есть его дом!
Миссис Форрестер все еще сидит в приемной. Назойливая женщина! Женщина, у которой слишком много денег и столько же свободного времени, чтобы думать о своих болезнях.
Однажды кто-то сказал ему: «Вам, наверное, надоели богатые пациентки, вечно воображающие себя больными. Очевидно, испытываешь удовольствие, сталкиваясь с беднотой, которая обращается к врачу, когда что-то в самом деле неладно». Он даже усмехнулся! Чего только не болтают о бедноте! Видели бы они старую миссис Пэрсток, которая каждую неделю собирает лекарства из пяти разных клиник: бутылки с микстурами, мазь для растирания спины, таблетки от кашля, слабительное, пилюли для улучшения пищеварения! «Доктор, я четырнадцать лет пила коричневое лекарство. Только оно мне и помогает. А на прошлой неделе молодой доктор прописал мне белое лекарство. Оно никуда не годится! Это же понятно, верно? Я хочу сказать, доктор, коричневое лекарство я пью четырнадцать лет, а если у меня нет жидкого парафина и коричневых таблеток…»
Даже сейчас он ясно слышит этот визгливый голос… Отличнейшее здоровье! Ей не могли повредить даже все лекарства, которые она поглощала.
А вообще-то они похожи, сестры по духу – миссис Пэрсток из Тоттнема[12] и миссис Форрестер из Парк-Лейн-Корт[13]. Выслушиваешь их, потом царапаешь пером на листке плотной дорогой бумаги или на больничном бланке, как уж придется… Господи, как он устал от всего этого!
…Синее море, слабый сладковатый запах мимозы, горячий песок. Пятнадцать лет! Со всем этим давным-давно покончено. Да, слава богу, покончено! У него хватило мужества порвать… «Мужества? – хихикнул откуда-то изнутри маленький бесенок. – Ты это так называешь?»
Но ведь он поступил разумно, не так ли? Это было ужасно. Черт побери, это были адские мучения! Но он прошел через все это, вернулся в Лондон и женился на
Тоттнем – исторический район Лондона, населенный преимущественно беднотой.
Парк-Лейн-Корт – улица в Лондоне, в Уэст-Энде, известная своими фешенебельными гостиницами и особняками.
