чуть ли не вдавливая их в орбиты.
– Черт бы подрал мою память!
Я целую мужа в щеку и отдаю ему “клинекс”, который держу наготове в рукаве.
– Полно. Давай слайды посмотрим.
Долгий закат над озером Сент-Клэр. Наша дочь Синди, подросток, прохлаждается на веранде. Виден лишь ее силуэт, только-только проступающие контуры нового, девичьего тела на фоне яростно-оранжевого неба с золотистым отливом и прожилками барвинка. Теперь цвета кажутся искусственными, красный со временем стал резче, гиперреальность, как в моих снах, когда они бывают цветными (я чувствую себя такой старой, что порой удивляюсь и озвучке в моих снах). Это коттедж, где мы провели столько летних выходных вместе с моим братом, сестрами и их семьями.
– Кто это, Джон? – проверяю я мужа. – Ты знаешь, кто это?
– Разумеется, знаю. Это Синтия.
– Правильно.
Я беру пульт и переключаю слайд. Следующий – мы все вместе, вчетвером, прекрасный снимок; Джон, наверное, выставил таймер, чтобы успеть присоединиться к нам. Мы все в шортах, ярких рубашках и блузах после долгого дня на природе. Загорелые и счастливые, за исключением только Синди, которая куксится – скорее всего, из-за какого-то парня.
– Славный снимок, Джон.
– Ага.
Несколько слайдов спустя мы оказываемся на кухне старого коттеджа. Мой младший брат Тед, его жена Стелла и с ними трое детей – Терри, Тед-младший и Тина. Некоторые родители непременно желают дать всем детям имена на одну букву, и мне всегда было чуточку жаль Стеллу, чья буква оказалась соседней с Т, но все же не совпала.
И моя старшая сестра Лена здесь со своим выводком. Эл, ее пьяница муж, наверное, накачивался в тот момент в гараже. Он почти все свободное время проводил там, поближе к холодильнику с пивом, потому, когда его настиг цирроз, никого из нас это не удивило.
– Похоже на вечеринку, – говорит Джон.
– Всего лишь семейный ужин.
Люди на слайде собрались вокруг стола, берут, кто до чего дотянется. На столе оставшееся с обеда мясо, чипсы, макаронный салат, желатиновый десерт, мисочки с соусом и крекеры, бутылки газировки – красной, оранжевой, зеленой – с названиями, которые я едва припоминаю, – “Аптаун”, “Уинк”, “Таун клаб”. И таких фотографий за годы набираются десятки, думаю я, – огромные массы еды, тесно уставленные посудой столы. Я думаю о людях на слайдах – большинство уже покинуло нас, кто умер от инфаркта, кто от рака, нас всех сгубила еда, которую мы так любили, наши шезлонги и послевоенное довольство, на каждой фотографии люди становятся крупнее и крупнее, раздаются от благополучия.
Но сегодня этот снимок заинтересовал меня – вернее, меня заинтересовала я сама. Почему нас всегда привлекает собственный отпечаток на фотографии? Даже в моем нынешнем возрасте это никуда не девается. На снимке я стою на заднем плане, в углу, смотрю в сторону, ни с кем не общаюсь.
– В тот вечер ты была грустна, – говорит вдруг Джон.
Меня
