у кого-то в этом аппарате не хватило мужества признаться себе, что они ошиблись. Видимо, успели доложить наверх, что операция «русская шпионка» началась. Следующие посетители дали мне это понять. Мне показали фотографии с церемонии моих похорон. Мой обелиск. Вручение моей награды родителям. Документы о моем списании из армии по причине гибели. Справки о выдаче финансовой компенсации моим родителям. Так же показали выписку из реестра, где я записана мертвой. Мне подтвердили слова русского пилота Андрея: «Товарищ, нас уже нет». Сначала меня забавляла данная ситуация. Казалось, что вот-вот и все рассмеются этой злой шутке. Начнут меня успокаивать, что они обо всем позаботятся, и ко мне скоро приедут папа и мама. Успокаивать меня стали, только не добрыми словами, а уколами. Через пару дней меня перевели в камеру. Я стала лечиться под замком. Лечиться нужно было еще не менее трех месяцев. Расчет спецов из разведки был на то, что я свыкнусь с мыслью о своей гибели, и что для меня лучше оставаться русской шпионкой. Одиночество в купе с психотропными препаратами сделали свое дело.
Прошел уже год, как меня объявили погибшим героем. Я и сама уже забыла себя прежнюю. Я хоть и находилась под действием препаратов, но смогла сообразить, что отсюда надо выбираться. Здоровье мое приходило в норму, но камера меня убивала больше, чем раны. Когда меня осматривал доктор, я заявила, что хочу обсудить некоторые вопросы с моими кураторами. У меня появилось новое имя и новая биография и новое лицо. Прежнее лицо было изуродовано при аварии. После моего согласия работать на разведку мне сделали несколько пластических операций на всем теле, меня реставрировали как картину или античную статую. В целом у них это получилось хорошо. Я не узнавала себя. Доктор рекомендовал привыкать к новому телу. Я раздевалась догола и часами сидела перед зеркалом. Из него на меня смотрела женщина восхитительной красоты. Через два месяца меня перевели в казарму. Чтобы не выделяться на общем фоне, приходилось уродовать себя специальной косметикой, такая тоже есть. При ее нанесении на лицо, окружающим идет сигнал отторжения. Если применить ее на обычном человеке, получался урод. На мне она только нивелировала красоту. Как говорится, красоту ничем не испортишь.
В казарме меня определили к новобранцам. Я снова стала проходить курс молодого бойца. Сначала я оскорбилась такому назначению и подумала, что в первый же день докажу, что мне здесь не место. Но как оказалось, я не учла того, что память имеет свойство многое забывать. В моем случае это было очень многое. Из всех навыков военного у меня остались только умение обращаться с оружием. Стрелять уже не получалось, после пластических операций глаза смотрели по-другому. Заново приходилось втягиваться в службу, привыкать к крикам командиров. Изучать инструкции и сдавать по ним экзамены. Когда врачи объявили моим кураторам, что я здорова и готова к физическим нагрузкам, меня перевели
