целые. Почти. Она тяжело вздохнула. Вот, в общем, и все. Не завалялась в сумочке всемирная энциклопедия, не было и адронного коллайдера. Да и сама сумочка больше напоминала котомку бомжа. Какое-то время Марина сидела, поглаживая до боли родные предметы…
Потом встала с ковра, на котором рассматривала свои сокровища, не дрогнувшей рукой сложила обрывки и обломки в таз. Пусть служанка выбросит или сожжет эту память о прошлом. А она сейчас ляжет под тяжелое одеяло, набитое чьей-то шерстью, согреется и уснет. В сон можно убежать от любого кошмара. А завтра будет новый день. И новая жизнь.
Дверь тихонько стукнула – снова пришла суровая служанка. Выслушала распоряжение, забрала таз, напомнила про лекарство.
– Хорошо, Кринесса, сейчас выпью, – сдаваясь, ответила Марина.
Глоток лекарства, глоток молока, печенье и снова лекарство. Одолев оба кубка, девушка забралась под одеяло и, откинувшись на подушки, закрыла глаза. Кринесса забрала посуду и, уходя, задула свечи. Огонь потрескивал в камине, наполняя комнату блаженным теплом, а за окнами громко «пел» ветер, и Марине вдруг стало так уютно, что она уснула с улыбкой на губах.
Глава 7
Граф Грей прятался в своих покоях с того самого дня, как пришел в себя после магической ловушки. Он сразу понял, что не слышит отклика своего зверя. Поначалу лекарь, успокаивая непростого пациента, сказал, что такое случается при сильном истощении:
– Ничего страшного, милорд, вы – сильный альфа. Думаю, что восстановитесь. А сейчас вам лучше спать.
Несколько недель лорд Адарис плавал в зыбком тумане забытья и звал своего зверя, но ответом ему была тишина, а точнее, выжженная пустыня. Лекарь предположил, что зверь отдал все силы на то, чтобы выжило человеческое тело графа.
– Боюсь, милорд, вашей второй сущности больше нет, – предположил лекарь. – И ваша внешность…
Адарис никогда не считал себя красавцем, но рыдающая невеста не скрывала своего ужаса и презрения к его потере. Тогда он попросил зеркало. Лекарь осторожно протянул маленькое зеркальце из дорогого светлого стекла. Мужчина уставился в него, изучая свое лицо. Ожоги. Красные, вспухшие рубцы стянутой нитками кожи, светлое крошево на месте черных бровей, опухшие нездоровые холмы, в центре которых с трудом проглядывали щелочки зрачков. Стало понятно, отчего рыдала его невеста.
Странно, но почему-то он не мог вспомнить ее имени, в голове так и отложилось: «невеста». Что ж, эта должность в его замке теперь вакантна. Долгие месяцы лорд восстанавливался – растягивал стянутую заживлением кожу, наращивал усохшие за время лихорадки мышцы, а потом вышел к своим людям, чтобы каждый миг мучиться своей неполноценностью. Теперь он не видел в темноте, не чуял мышей в подполье, не знал по запаху, кто заглядывал в его комнату. Приходилось напрягаться, чтобы услышать негромкий доклад, различить шаги брата или прислуги.
Лорд старался. Записывал, уговаривал,
