– откровение или что-то вроде исповеди. Но ничего подобного не случилось, это была сама жизнь, которую Аста так любила приукрашивать. Свонни рассказала моей маме, что потянула еще два дня и решилась расспросить Асту. Перед этим ее трясло. Накануне она долго не могла уснуть, убеждая себя, что это последняя ночь неведения.
Утром ее вновь охватили сомнения. Может, лучше ничего не знать? Но вынесет ли она эти мучения? Они с матерью находились в доме одни. Прислуга появлялась не каждый день, и Свонни занялась домашними делами, которые нравились ей. Протерла мебель в большой гостиной, поставила цветы в китайскую вазу. Лето было в разгаре. Зеленели трава и деревья, клумбы цвели. Однако небо затянули свинцово-серые тучи, и было холодно.
Аста все еще сидела в своей комнате на третьем этаже. Она часто выходила лишь к кофе – со словами, что настоящий датчанин без кофе жить не может. В голове Свонни рождались фантазии, одна нелепее другой. Аста уехала, вышла замуж за дядю Гарри, умерла, и наверху лежит труп. Не то чтобы она боялась потерять Асту, просто думала, что теперь никогда не узнает правду.
К одиннадцати Свонни сходила с ума от волнения. Конечно, глупо так взвинчивать себя. Она, женщина средних лет, не находит себе места от тревоги, потому что неделю назад ядовитое письмо сообщило ей, что она не родная дочь своих родителей. И письмо это она перечитала не единожды, даже сравнивала с блевотиной и дохлой крысой. Выучила его наизусть.
Аста спустилась без двух минут одиннадцать. Волосы тщательно уложены, лицо припудрено. На ней был темно-синий костюм («костюм для прогулок») с шарфом цвета морской волны, приколотым брошью-бабочкой. Глаза Асты, такие же яркие, как бабочка, казалось, излучали голубое сияние.
В этот момент от нее ожидалось только две фразы: либо что датчане не могут обойтись без кофе, либо вопрос: «Пахнет хорошим кофе?»
Свонни внесла кофе. Все происходило незадолго до восемьдесят третьего дня рождения Асты, и она собиралась устроить «шоколадный вечер». То есть устроить должна была Свонни. Я однажды присутствовала на таком вечере, и это было здорово. Сейчас никто не устраивает таких приемов, где пьют горячий шоколад, в который кладется огромное количество взбитых сливок, и едят kransekage – вкуснейшие пирожные с марципаном. За кофе Аста завела разговор об этом вечере: кого она думает пригласить, какую еду следует приготовить, и тому подобное. Свонни перебила ее и сказала, что ей нужно кое о чем спросить. Говорила она с таким трудом, что даже Аста почуяла неладное.
И Свонни призналась, что это самый трудный вопрос, который ей приходилось задавать. И в конце концов это убьет ее. У нее подскочило давление, и разболелась голова. Голос звучал хрипло.
Аста молчала. У нее было лицо человека, застигнутого за недостойным занятием, ребенка, стащившего конфету. Взгляд метался из стороны в сторону. Она казалась испуганной, загнанной в ловушку, и неожиданно разразилась смехом.
– Не смейся! – взмолилась Свонни. –
