в мозг с самого детства. Я знал, что он сломал меня, как ломают позвоночник при аварии, он словно сбил меня, не справившись с управлением «Ягуара». Но я пытался его понять, как врач, как друг, которым, видимо, уже не буду никогда. Я делал это, потому что признал: виноват в случившемся я сам, это я погнался за секретами Синей Бороды и перешел дорогу на красный свет в тумане.
Я и сам не заметил, как вновь попытался оправдать Мак-Феникса.
Более того, я по-прежнему хотел с ним общаться. Хотел ли я поймать маньяка или же помочь заплутавшему в собственных страстях человеку, я не знал. Я обижался, я боялся, боялся этой сущности с портрета, но и тянулся к нему, и хотел обыграть его в шахматы, и прокатиться на яхте, и черт знает, что еще творилось в моей душе, когда я думал о Мак-Фениксе. Стокгольмский синдром? Только его мне и не хватало в обширном списке моих психозов.
Но может, это синдром доктора Патерсона? Я думал о Мериен, она ведь тоже была моей пациенткой, но я ей помог, и вот теперь она меня любит. Кто знает, если я успешно поработаю с Мак-Фениксом, вдруг получу реальную возможность назвать его своим другом? Если, конечно, до этого не упеку в Бродмур.
В одном я соглашался с Фрэнком: я должен был вернуться в Стоун-хаус. Портрет интриговал не только Слайта, я сам хотел узнать о нем как можно больше. Если загадочный художник увидел в лорде маньяка, со временем он может стать свидетелем обвинения.
Увы, шансов все разнюхать у меня не было. И дело вовсе не в желании или протесте инспектора, просто сам Курт Мак-Феникс не захочет пустить меня на порог. Зачем ему проблемы? Зачем ему врач, доводящий пациента до припадка? И как мне объяснить, что я искал в его кабинете? Я должен был все хорошенько продумать, так замесить историю из правды и неправды, чтобы не стыдно было рассказать человеку по прозвищу Стратег.
Я сбежал и послал его к черту, и с тех пор мы с ним не общались. Но при этом он оставался моим пациентом, и от выводов, представленных мной комиссии, зависела его дальнейшая судьба. Я оставлял за ним право хода и собирался играть, отталкиваясь от его стратегии, я знал, что он придет, поэтому внимательно читал историю болезни. Я хотел встретить лорда во всеоружии.
Он приехал вечером в пятницу, в тот час, когда я, покончив с очередным анализом, готовился лечь спать. Каюсь, я вычислил взвизг «Ягуара» за два квартала, замер, вслушиваясь в нарастающий рев и пытаясь унять бешено колотящееся сердце. С волнением, непонятным мне самому, я был вынужден признать, что все это время ждал, ждал хоть какой-то вести от Курта, надеясь неизвестно на что.
Рассержено фыркнули тормоза, хлопнула дверца, настойчивый звонок оповестил весь дом о прибытии лорда. Входная дверь приоткрылась, и только тогда я вспомнил о полицейском, дежурящем внизу. Раздались мужские голоса, потом звуки борьбы, какая-то возня, и в мой кабинет ворвался Курт Мак-Феникс. Пальто лорда было порвано, рука поцарапана до крови; он лишний раз с недоумением оглянулся и пожал плечами. Потом поднял на меня глаза:
– А
