пожимал руку какому-то мужчине, который явно привез бумагу о его освобождении. Констебль Тауэра, сэр Джон Гейдж, тоже стоит рядом с ними, сжимая шляпу в руках. Совершенно ясно, что молодой Генри снова стал важной особой, а не узником, обвиняемым в измене, вместе с родней его молодой жены. Ну конечно же, принцесса Мария непременно проявит милосердие к своим друзьям, а Генри дружен с ее гувернанткой, Маргаритой Поул, которая умерла в том самом месте, где эти люди сейчас обмениваются наилучшими пожеланиями.
Должно быть, Генри весьма рад покинуть Тауэр, трагичное место для всей его семьи. Когда он выходил из ворот Тауэра, навстречу ему шел другой человек. Они прошли мимо друг друга как абсолютные незнакомцы, и я тогда подумала, что этот входящий будет незнаком и мне. Но потом я поняла, что Генри Гастингс, разумеется, не признается в знакомстве ни с каким человеком, который сейчас входит в Тауэр.
Мой муж сказал, что он пьян и ничего не знает, но дело в том, что пришли времена, когда в неведении пребывало большинство, и это же большинство предпочитало не признавать былые связи и знакомства. Теперь все, некогда гордившиеся знакомством с Дадли, будут делать вид, что никогда их не знали. Вот и Генри Гастингс будет игнорировать любого человека, входящего в Тауэр. Он и так оставил позади себя отца, который все еще был пленником Тауэра. Сейчас вообще небезопасно иметь знакомых или друзей, поэтому Генри проходит мимо идущего навстречу мужчины, незаметно изменяя свой путь, чтобы оказаться от него подальше, и отворачиваясь, чтобы не встретиться с ним взглядом.
Я улыбаюсь, наблюдая за этим представлением, затем пристальнее вглядываюсь в новоприбывшего. Сначала я не узнаю его: эта низко опущенная голова, медленная поступь, он похож сразу на всех, кто входит сюда последнее время. У них у всех потерянный вид, опущенные плечи, словно в попытке казаться ниже. Так кто же этот человек, бредущий в тюрьму? Кто-то из моих неудавшихся советников, кому сейчас приходится расплачиваться за свои прегрешения? Я вижу только его макушку и затылок, но мне почему-то кажется, что я точно его знаю. Что-то было очень знакомое в том, как он держал плечи и подволакивал ноги… И тут я вскрикиваю.
Я бью по толстому стеклу окна, колочу ладонями по деревянным ставням. Я кричу, но он не слышит меня. Этот сломленный человек, которого я сейчас вижу в окне, – единственный, кому я еще могу доверять.
– Отец! Отец! Отец!
Я прошу разрешения поселить отца в моих комнатах. Конечно, это глупость с моей стороны, потому что он больше не гость королевского дома, а я – не королева, чтобы распределять комнаты. Я нахожусь под домашним арестом, а он – заключенный, отправленный в камеру.
Теперь я понимаю, что вокруг меня изменилось решительно все. Отцу мало того, что не позволили жить со мной, мне даже запретили с ним видеться. Тогда я требую разрешения встретиться с матерью.
– Но ее даже нет в Лондоне, – неловко отвечает тюремщик Тауэра, мистер Партридж. – Мне очень жаль вам об этом говорить,
