то, что вам нужно, – и протянул засохшую тушку грызуна.
– Нет-нет, я ищу амулет, – начал Томас, отмахиваясь от неприятного товара.
– Вы ищете богатство, я знаю. Этот амулет поможет, – индеец говорил медленно.
«Откуда он знает про богатство? – удивилась Мэгги. – Наверное, все туристы приходят за этим».
И он тут же обратился к ней – взгляд его маленьких карих глаз сканировал ее насквозь.
– Ты не веришь нам, в мудрость, веками доказанную. Зачем ты пришла сюда, если нет веры?
– Я… – Мэгги замялась, – я ищу лекарство… от сильной простуды. – Идея родилась в ее голове моментально, и, повинуясь порыву, она решила идти до конца.
Старик снова улыбнулся и, не отрывая взгляда, протянул ей маленький сверток.
– Что это? – Мэгги держала в руках измельченные листья и коренья какого-то растения.
– Это то, что ты просишь. Завари и выпей отвар. Одного раза достаточно.
Мэгги недоверчиво посмотрела на него. Но спорить не осмелилась.
– Сколько это стоит?
– Это стоит твоей веры. Я возьму плату только за амулет. И помни – это поможет тебе, когда придет время.
С этими словами он взял деньги у Томаса, стоявшего разинув рот, и незаметно удалился.
Мэгги очнулась в больничной палате под капельницей. Вокруг нее сновали обеспокоенные медсестры. Подозвав одну из них, едва шевелящимися губами она прошептала:
– В кармане моего халата… сухой сбор, завари его и дай мне выпить. Пожалуйста, Сьюзен. Я знаю, это мне поможет, – и она, обессилевшая, закрыла глаза.
Из дверей крупнейшего госпиталя Ла-Паса вышли двое пожилых мужчин и женщина. Старик в полосатом пончо поддерживал женщину. Они шли неторопливо, сгорбившись.
– Ах, Хосе, почему же мы сразу не пошли к вам? Эта американо погубила нашу девочку. Женщина снова расплакалась.
– Она потеряла веру, Фернанда. Но сегодня она ее обретет снова. Андреа нельзя было помочь, а той американо можно. Надо лишь обрести то, что потеряно.
Женщина непонимающе посмотрела на него. Они неспешно продолжили путь. Старик загадочно улыбался.
Неугасимая
Яна Денисова
@lovelytoys_viktoria
– Милая, замерзла? – Фриман закутывает меня в свой плащ, задевает культи, боль впивается в тело и дребезжит вдоль позвоночника.
Безмолвно плачу, слезы теплыми ручейками текут по лицу. Кричать нельзя, мы беглецы.
– Тише, тише, прости, милая, – Фриман сам чуть не плачет, роется в бесчисленных карманах. – Вот, поешь…
Пихает мне в рот какие-то мокрые склизкие кусочки, я покорно глотаю – на вкус как прелая вата, чуть сдобренная лежалым сахаром. Желудок бурчит, брезгливо принимает подношение.
Фриман укладывается
