она показала мне недокуренную сигарету. – Мало того что опять подорожали, так ещё сразу на сорок центов.
Звуки трубы то набегали друг на друга, то вытягивались в струну. Я задрал голову и глянул наверх.
– Брат репетирует, – пояснила она. – У них завтра концерт в Которе в «Доме музыки». – Она поднялась, взяла ручку от маркизы и злорадно постучала в потолок, потом вернулась на место. – Работаешь, – повторила она с той же презрительной интонацией. – Уеду я, вот что. В Белград поеду.
Сверху раздался ответный стук.
– Поеду в Белград, – повторила она решительно и долго тушила окурок такими энергичными движениями, как будто прочищала засор.
– Тоже дело, – согласился я, она кивнула и, больше на меня не глядя, закурила по новой. Взор её толчками блуждал по морщинистым утёсам, словно ища ту трещину, за которой скрывается выход. Про Белград она говорила всегда, но так никуда и не уезжала.
Под томительные хрипловатые уколы трубы я продолжил своё шествие. Меня медленно обогнала машина с голландскими номерами. Её пассажиры смотрели вокруг зачарованными глазами, точно угодили в сказку.
Повсюду мне попадались камелии, обильно усыпанные не источающими запаха цветами, и я со вздохом припоминал пророчество Иво.
«Aroma» располагалась прямо напротив старинного дома, в котором иногда проводил летние месяцы правитель Черногории Петр II Негош, известный своим действительно выдающимся поэтическим творчеством.
В тот день работала новая продавщица, молоденькая девушка, с гвоздиком в мочке левого уха и подстриженная под машинку. Форма головы была у неё идеальной, и такая импозантная причёска ей шла. Раньше я никогда её здесь не видел – наверное, приехала откуда-то с севера. На форменной куртке болталась табличка, где было написано её имя. Если бы у меня была дочка, я назвал бы её только так, и даже если бы она оказалась некрасива, само это волшебное сочетание звуков побудило бы счастье не оставлять её до последнего вздоха.
И тут меня словно током ударило: она была точь-в-точь как девочка из моего сна, только, конечно, уже повзрослевшая. Каждое её движение было исполнено грацией молодого животного, но как я мог вожделеть к ней? Перед глазами встал красный цветок у изголовья, и я подумал не без испуга, значило ли это, что она отдала мне своё девство? Это её имя звучало в ночи, но кто звал её? Неужели это был Дарко? Приложив известные усилия, найти мой дом и меня самого было, в принципе, возможно, однако даже в эту минуту такой оборот представлялся мне фантастическим. И нашло новое озарение: так вот почему во сне она была укутана в платок – хотела скрыть свою стрижку. Она и не думала выкапывать камелию, она её окапывала, окапывала саму себя! Словом, все мои недоумения разрешились одним махом.
Собрав в кулак свою бородёнку, я стал разглядывать её, как обычно разглядывал камелию. Она посматривала на меня испуганно своими дрожащими тёмными глазами. Беззастенчивость моя была за гранью приличий, но я-то
