крикнул он в трубку. – Чем занимаемся?
– Пол мою! – счастливым голосом ответил Трущеткин.
– Чего это ты? – неодобрительно поинтересовался Семен. – До октябрьских еще далеко.
– Женюсь, Сема! – хихикнул Трущеткин. – Вроде как женюсь.
– Ах, женишься! – протянул Разгоняев. – Ну, давай, давай… Дело хозяйское. Жениться – не напасть, как бы женившись не пропасть.
– Это ты о чем? – насторожился Трущеткин.
– Да нет, ничего, – сказал Разгоняев. – Так я… Тут ведь раз на раз не приходится. Некоторым, бывает, даже повезет. Редко кому, правда… Ты-то свою давно знаешь?
– Да уже… неделю, – сказал Трущеткин – С того дня, как у Миши познакомились.
– Неделю! – ужаснулся Семен. – Вот это стаж! Ты хоть запомнил, какого она цвета? Небось, на улице встретишь – не узнаешь.
– Почему не узнаю, – обиделся Трущеткин. – Она блондинка.
Обратно Разгоняев вернулся мрачный.
– Женится, мазурик! – сказал он. – На блондинке. На Мишкиной протеже…
– Как на блондинке?! – подскочил Миша Побойник. – Вот это хохма! Ну-ка, дай двушку. – И он рысью ударился к телефону.
– Привет! – сказал Миша, услышав далекий голос Трущеткина. – Это я. Пол, что ли, моешь?
– Ага, – подтвердил тот. – Домывал. Да тут Сема позвонил – теперь уже и не знаю.
– Слушай, – затоптался в будке Побойник. – Такое дело, понимаешь… Надо бы мне сразу тебя предупредить, как друга… Но лучше поздно, верно?.. В общем, не блондинка она, старик, Ну, красится, понял? То ли хной, то ли какой другой чертовщиной. Мелочь, конечно, в наше время… Но считаю своим долгом. Чтобы обид не было… И потом еще одна штуковина – замужем она была. Ты слушаешь? Ну вот… И муж от нее ушел. Или ушел, или она его поперла – не знаю – дело семейное, темное. Короче, сбежал он. В Норильск. Может, сам гусь добрый, а может, она догрызла – тут гадай не гадай… Зола, конечно, в наше время. Но я тебе сообщил, имей в виду. Чтоб разговоров потом не было…
– Ну, хохма! – повторил Миша уже на скамейке. – Едва успел.
Помолчали.
– Так что, пульку сообразим? – сказал Левандовский.
– А где? – спросил Семен Разгоняев. – Квартирка-то улыбнулась.
– Об этом я не подумал, – бледнея, сознался Левандовский.
– Не подумал! – желчно передразнил Семен. – Чужой дядя за вас думать будет!
– Пойду, – сказал Левандовский, поднимаясь. – Пойду к нему! – решительно повторил он и застегнул макинтош. – Все выложу. Всю подноготную своей семейной жизни. Молчал я, ребята, вам ничего не говорил. А теперь нельзя. Раз такое дело.
– Холодище у тебя собачий! – сказал Миша Побойник, дуя на пальцы.
– Так зима же на дворе, – объяснил Трущеткин.
– А верно, Игореша! – поддержал Побойника Левандовский.
– Зима – зимой, а ты бы окна заклеил.
– Да
