безрассудство.
– Сын Лаэрта насмехается над нами! – То был здоровяк Аякс, сжатый кулак – размером с мою голову.
– Сын Теламона, ни в коем случае.
– Что же тогда, Одиссей? В кои-то веки говори прямо. – Теперь даже я расслышал недобрые нотки в его голосе.
Одиссей снова пожал плечами:
– Ты заполучил и славу, и богатства, но то была рискованная игра. Каждый из этих мужей достоин руки твоей дочери, и каждому это известно. Так просто они не отступятся.
– Все это ты уже говорил мне с глазу на глаз.
Сидевший подле меня отец напрягся. Тайный сговор. Лицо омрачилось не у него одного.
– Верно. Но теперь я знаю, как разрешить это затруднение. – Он вскинул руки, в них ничего не было. – Я не принес тебе даров, и я не сватаюсь к Елене. Я, как уже было сказано, царь над камнями и козами. И за предложенное мною решение я жду лишь той награды, о которой уже тебя попросил.
– Говори свое решение, и награда твоя.
И снова еле заметное движение на помосте. Одна из женщин рукой задела подол соседки.
– Изволь же. Я думаю, Елене надлежит самой выбрать себе мужа. – Одиссей замолчал, ожидая, пока стихнут изумленные перешептывания: в таких делах мнения женщин не спрашивали. – Тогда никто не сможет ни в чем тебя упрекнуть. Но выбрать его она должна здесь и сейчас, дабы нельзя было обвинить ее в том, что она последовала твоему совету или наставлению. И еще, – он воздел палец кверху, – перед тем как она сделает свой выбор, все собравшиеся здесь мужи должны принести клятву: не оспаривать выбор Елены и встать на защиту ее мужа от каждого, кто на нее посягнет.
В зале стало неспокойно. Приносить клятву? Да еще по такому неслыханному поводу – женщина выбирает себе мужа. Это было подозрительно.
– Хорошо.
Тиндарей с непроницаемым лицом повернулся к сидевшим на помосте женщинам.
– Елена, ты принимаешь это предложение?
Голос у нее был низкий, красивый, и он разлетелся по всем уголкам залы:
– Да.
Больше она ничего не сказала, но сидевших рядом со мной мужчин охватила дрожь. Даже я, ребенок, и тот ощутил ее, а ощутив, подивился могуществу этой женщины, которая, даже будучи упрятанной под покрывало, могла воспламенить толпу.
Нам всем вдруг вспомнилось, что кожа ее, по слухам, золотистая, а глаза – темные и сверкающие, будто гладкий обсидиан, на который мы обменивали наши оливки. В тот миг за нее можно было отдать все дары, лежавшие в центре залы, и не только. За нее можно было отдать все наши жизни.
Тиндарей кивнул:
– Тогда быть посему. Все, кто пожелает принести клятву, пусть поклянутся сейчас.
Послышалось недовольное бормотание, чьи-то полусердитые голоса. Но никто не ушел. Голос Елены, покрывало, мягко вздымающееся с каждым ее вдохом, приковали нас к скамьям.
Мигом призвали жреца, который подвел к алтарю белую козу.
