ужина нам дозволялось заниматься своими делами. Несколько мальчишек сгрудились в углу, затевая какую-то игру.
– Хочешь сыграть? – спросил один из них.
Волосы у него еще торчали детскими кудряшками, он был даже младше меня.
– Сыграть?
– В кости.
Он разжал ладонь, показал их мне – обточенная кость с крапинками темной краски.
Я вздрогнул, отшатнулся.
– Нет, – ответил я, слишком громко.
Он удивленно заморгал.
– Ну как хочешь.
Он пожал плечами и убежал.
Той ночью мне снился убитый мальчик, снилось, как его череп раскололся, будто яйцо, ударившись о землю. Он преследует меня. Кровь растекается, темная, как пролитое вино. Глаза у него открыты, губы шевелятся. Я зажимаю уши. Говорят, голоса мертвых могут лишать рассудка живых. Я не должен его услышать.
Я проснулся в ужасе, надеясь только, что не кричал в голос. Точечки звезд за окном были единственным источником света, луны я не видел. В тишине мое дыхание казалось хриплым, камышовая циновка мягко потрескивала под моим весом, щекоча тонкими пальцами спину. Другие мальчики спали рядом, но мне не делалось от этого спокойнее: когда наши мертвые приходят за возмездием, им нет дела до свидетелей.
Звезды померкли, где-то прокралась по небу луна. Но стоило моим отяжелевшим векам сомкнуться, как убитый снова поджидал меня – окровавленный, с белым как кость лицом. Конечно, он меня поджидал. Какой же душе захочется раньше срока очутиться в бесконечном мраке подземного царства. Изгнанием можно утолить гнев живых, но им не умилостивишь мертвых.
Когда я проснулся, в глаза мне будто песку насыпали, ноги и руки были тяжелыми, вялыми. Вокруг вертелись остальные мальчишки, одевались, чтобы бежать на завтрак, радуясь наступающему дню. Слух о моей странности разнесся быстро, и тот мальчик, что помладше, больше не подходил ко мне – ни с костями, ни с чем-либо еще. За завтраком мои пальцы совали хлеб в рот, горло его проглатывало. Мне наливали молока. Я пил.
Потом нас вывели к пыльному солнцу тренировочных площадок, где учили владению мечом и копьем. Здесь-то мне и открылась в полной мере доброта Пелея: мы, его должники, обученные воинскому искусству, в свое время станем ему доблестными защитниками.
Мне дали копье, мозолистая рука поправила мой захват, затем поправила его снова. Я бросил копье и задел краешек висевшей на дубе мишени. Наставник шумно вздохнул и вручил мне второе копье. Я посматривал на остальных мальчишек, выискивая сына Пелея. Его здесь не было. Я снова навел копье на дуб с рябой, растрескавшейся корой в пробоинах, из которых сочилась смола. Бросок.
Солнце поднялось высоко, затем еще выше. Горело пересохшее горло, саднило от жгучей пыли. Когда наставники нас отпустили, почти все мальчишки сбежали на берег, где еще подрагивал легкий ветерок. Там они играли в кости
