Ее волосы подняты высоко и связаны в конский хвост, словно все эти годы она неким длинным окольным путем возвращалась назад, в свою балетную студию. – Я хочу сказать, что это общественная земля. Она принадлежит городу.
– Странно, что город вообще его не снес, – удивляется Эбби. Она поворачивается боком и протискивается между двумя большими металлическими решетками радиатора вроде тех, которые устанавливают на автомобилях марки «Додж Челленджер». – После того, что произошло.
– Копы считали, это не важно, – тихо говорит Миа. – Они нам не поверили, когда мы рассказали им, как этот сарай… изменился. Они не понимали, что такое Лавлорн.
– Это потому, что мы все это выдумали, – заявляю я по крайней мере в третий раз за последние два дня.
Это была наша общая игра. Не прошло и часа в полицейском участке, как Миа начала давать показания. Коп, который записывал то, что она говорила, прочитал мне эти страницы. Она выложила им все про книгу о Лавлорне и о том, как мы обе разозлились, когда Саммер захотела прекратить игру.
Но Бринн разозлилась особенно сильно.
Я оставила ее с Бринн один на один. Я не знаю, что случилось потом. Спросите Бринн.
– А может быть, и нет, – бодро говорит Эбби. Я пристально смотрю на нее и вижу, что она всем телом прислоняется к какому-то древнему агрегату, похожему на перевернутый шляпкой вниз гриб. – Это совсем не сельскохозяйственный инвентарь. Это чьи-то вещи. И, возможно, у них даже не один владелец. В углу стоят старый плеер DVD и футляр от скрипки. Самой скрипки там нет, но зато есть вот это. – Она довольно неуклюже нагибается, держась рукой за стену, чтобы не упасть, и поднимает с пола какую-то штуку, похожую на узкую воронку.
– Что это? – спрашиваю я.
– Мундштук, – отвечает она. – Для какого-то духового инструмента. Похоже, для двойной валторны, но я не уверена. – Когда я тупо пялюсь вокруг, она самодовольно ухмыляется. Это получается у нее великолепно – вероятно, у нее было немало практики. – Моя мама преподает игру на духовых инструментах в Объединенной школе Твин-Лейкс. И посмотри, что здесь написано. – Эбби передает мундштук мне, и я обнаруживаю, что он на удивление тяжел. К его нижней части приклеена покоробившаяся от времени ламинированная табличка.
– «Собственность Лилиан Хардинг», – читаю я вслух. Потом отдаю ее ей обратно. Я начинаю терять терпение. К чему вся эта театральная таинственность?
– Ну хорошо, кто-то страдает от патологической страсти к накопительству. Какое это имеет значение?
– Возможно, и никакого. – Эбби опять начинает разгребать хлам, скопившийся в углу. – Но вот это вполне может иметь значение.
Она достает из своей сумочки смартфон, включает приложение «фонарик» и подносит мобильник к полу. В этой части сарая сложены какие-то большие тяжелые агрегаты, и дальний угол находится в глубокой тени, но Эбби опускается на корточки, и теперь мы видим на стене неровный край побелки.
А еще мы видим, что в двух местах под побелкой теперь видны
