чистоту исконного венедского языка, а то в нем стало слишком много иностранных слов, и все слова используют только кондовые старовременные. Такие старовременные, что все их уже и позабыли, только в летописях остались, – наконец закончил мысль Щеня.
– Действительно, как бы нам един кондовый уд искони не остался, – озаботился Кнур. – Хотя «уд» такое замечательно удобное – ха! – слово… Стой, тебе, Горм, что за предмет ни дай, ты все удами обложишь! Что ты про ватагу-то говорил?
– Ну, ватагу, это громко сказано. Но нескольких добрых сподвижников на опасное дело я бы взял. Ты же вроде домой собирался?
– Рано мне домой! Какое дело-то?
– Звана Починковна мне дала список. Четырех ее учениц Йормунрек угнал. Их надо из неволи в Альдейгью вернуть. Так что я сейчас в Йеллинг ненадолго, оттуда в Роскильду, и на поиск.
– Так с этого тебе начинать надо было, а ты все про топор да про молот для тролля!
– Топор тоже дело важное. В сагах, конечно, никто не рассказывает, как кто-нибудь днями удар ставит, или бросок отрабатывает, но ведь как же без этого? А почему тебе вдруг домой рано? – спросил Горм.
Кнур поморщился:
– Потом расскажу.
– Ну что ж, Кнур да, – Горм с суровым прищуром посмотрел на рыжего знахаря, – Щеня, будь по-вашему, пойдем вместе Званиных учениц искать. Кривой вроде тоже за мной увязался, не знаю уж почему. Нам бы еще разведчика с понятием о лесе… Найдена?
– Горм, нам поговорить надо! – выпалила Найдена, теребя рукой серебряную пряжку в виде змея у горла вотолы.
– И это тоже, – Горм нахмурился. – Пойдем к Святогорову двору, там на скамеечку сядем. Кнур, я скоро вернусь. Познакомь пока Щеню с Кривым, может, он еще передумает с нами круг земной под сапогами катать…
Молодой тан свернул грамоту, толкнул ее в мешок со всякой всячиной, висевший на гвозде у входа в кузню, и пошел за ряды, в направлении двухъярусного терема с белокаменным низом и резным деревянным верхом, где жил кузнечный староста, и куда нагло и непостижимо напросился на постой Кнур. «Скамеечка» была хитро свита из железных полос и прутьев, выкованных наподобие стеблей и цветов. Во время набега, Йормунрековы ватажники попытались ее утащить, проволокли саженей десять, и бросили непомерную тяжесть.
– Садись, Найдена. Кстати, откуда у тебя эта пряжка?
– В корзинке со мной лежала, когда Барсук меня нашел.
– Дай-ка гляну… Все точно, как я и подозревал. – сын не в меру любвеобильного ярла треснул себя по лбу: «Что ж у нас за порода такая – чем пердолим, тем и думаем?» – Кстати, Гуннбьорн, не в обиду, нам с девой один на один поговорить надо…
Небольшого роста танский кузнец стоял у края железной скамьи, держа в обеих руках вязаную шерстяную шапку, отороченную то ли крысой повышенной лохматости, то ли очень сильно пострадавшим прижизненно и посмертно хорьком. Во взгляде его широко расставленных светло-голубых глаз читалось раздумье щенка ездовой собаки, собирающегося жалобным скулежом выпросить у вожака упряжки кусочек хорошо обслюнявленной тюленьей
