иков власти. После разгрома Академии многие из тех, кто в ней работал, не то чтобы исчезли из профессии – постарались быть менее заметными, более не рисковали. Попав под подозрение властей и оказавшись без работы, они, конечно, не обсуждали случившееся сколько-нибудь широко.
В 1950‐е, 1960‐е, даже в 1980‐е люди, стоявшие у истоков отечественной науки о театре, еще ходили по московским улицам. В ГИТИСе рассказывал о культуре итальянского Средневековья чудом уцелевший бывший кадет А. К. Дживелегов, блистательные лекции читал П. А. Марков, за столом научного сотрудника Бахрушинского музея сидел В. А. Филиппов, продолжали писать книги и ходить в театры Н. Д. Волков и П. М. Якобсон, в домике на Арбате принимал новых учеников А. Ф. Лосев… Но на протяжении десятилетий отсутствие знания об истоках профессии теми отечественными театроведами и историками театра, кто пришел за ними, кажется, даже не осознавалось.
В 1995 году в Государственном институте искусствознания на Козицком состоялась конференция, посвященная 75-летию ГАХН. Доклады читали два дня, прошли интересные обсуждения, была обнародована масса нового материала. После обобщающих выступлений[2] перешли к докладам о работе различных секций Академии – Психологической, Полиграфической, Библиографического отдела, Хореологической лаборатории и секции Изучения творчества детей. Для рассказа о Театральной секции тогда докладчика не нашлось. Ценнейший, достаточно систематизированный архив Теасекции ГАХН до поры до времени был никому не нужен и тихо лежал в РГАЛИ, не вызывая ни у кого интереса.
По размышлении можно понять, отчего сложилось так, а не иначе.
В 1930‐е, после разгрома ГАХН, «вычищенные» сотрудники Теасекции уходили в менее связанные с идеологией области, будучи не уверенными в дальнейшей своей судьбе. Травматический опыт репрессий хорошо запомнился. И на протяжении десятилетий в публичном пространстве о существовании опальной Академии молчали.
После войны, в 1948–1949 годах, гонения вновь обрушились на театральных критиков и театроведов, по профессуре и питомцам Государственного института театрального искусства катком проехала кампания по борьбе с космополитизмом.
Как очевидно сегодня, и после смерти Сталина, в середине 1950‐х, дышалось все еще нелегко (напомню неприятие пьес А. Володина, В. Войновича, запрет зоринских «Гостей» и травлю автора, сложности с рождением театра «Современник», выразительные репетиции на его сцене «Голого короля» Евг. Шварца и пр.)[3]. Когда во второй половине 1950‐х началась волна трудной, все еще не уверенной в исходе реабилитации расстрелянных, замученных, пропавших без вести, многие бывшие научные сотрудники ГАХН были живы, работали. Но, разбросанные по различным местам службы, разобщенные, интеллектуально обескровленные, не могли и помышлять о восстановлении прежних исследований. Да и просто – минуло три десятилетия, самым молодым сотрудникам Теасекции было под шестьдесят.
Когда же пришли 1960‐е, с оживившимся современным театром, интерес к академической работе, как сейчас представляется, был отодвинут распахнувшимися возможностями и увлекательными задачами.
Новое поколение отечественных театроведов, получивших в свое распоряжение в начале – середине 1960‐х годов сектор Театра народов СССР в Институте истории искусств, основанном в конце войны И. Э. Грабарем, скорее всего, собственно о ГАХН и ее Теасекции в эти годы забыло. Зато сотрудники института хорошо помнили недавние увольнения, идеологическую травлю, безденежье. Мужества требовали избираемые к исследованию темы – книга К. Л. Рудницкого о репрессированном Мейерхольде, появившаяся на гребне оттепели, стала одной из лучших. Во второй половине 1970‐х вышло в свет двухтомное исследование М. Н. Строевой «Режиссерские искания К. С. Станиславского». Много позже занялись Евг. Вахтанговым, Л. Сулержицким, А. Таировым, Мих. Чеховым, Вас. Сахновским… Но в целом у театроведческой среды вкус к исследованиям историко-теоретического характера был надолго отбит. Недоставало и образовательного фундамента: это поколение театроведов, как правило, не владело иностранными языками, соответственно, не могло читать новейшую специальную литературу, тем более что, если даже книги и статьи появлялись, они зачастую оседали в спецхранах. Живые связи с зарубежными коллегами были утрачены и восстанавливались медленно, поездки по Европе и миру были предельно затруднены, архивы – либо вовсе закрыты, либо труднодоступны – открываться они начали только в конце 1980‐х, неспешно, не все и не для всех (а сегодня процесс разворачивается в обратную сторону). Все это, вместе взятое, привело к переориентации исследователей на актуальную отечественную тематику. Утраченное историческое знание сказывалось в сужении видения проблем и методов их рассмотрения.
Талантливые литераторы и критики, составившие сектор Театра народов СССР в институте на Козицком, азартно занялись живым театром, находившимся на подъеме в десятилетие 1960‐х – начала 1970‐х. Заинтересованное рецензирование ярких спектаклей, работа в худсоветах, страстное участие в нередких кампаниях по отстаиванию
См.:
См. об этом:
