займы, вмешивалась во всякие финансовые операции – словом, её имя было очень тесно связано со всевозможными денежными афёрами. Значит, можно предположить, что она у Клавьера на крючке. А как же иначе? Он один из самых влиятельных банкиров. К тому же, Жозефина и так ничем не могла бы помочь. Она ведь ничего не видела. Так она и скажет… Было бы безумием даже являться в дом Бонапартов.
И в Бретань я вернуться не могу. Должно быть, меня будут ждать на заставах. Да что там говорить – у меня даже денег нет! Сознание безысходности так меня пришибло, что я опустила голову. Мне стало казаться, что я серьёзно больна. Меня бросало то в жар, то в холод, и я шла, едва передвигая ноги.
Тогда я решила: первое, что мне следует сделать, чтобы спастись от полиции и не упасть от слабости прямо на улице, – это найти убежище. В гостиницу я пойти не могла. Был ещё разграбленный дом на Вандомской площади, который я отвоевала у Клавьера. Вполне возможно, что там меня будет искать полиция. Но, поразмыслив, я решила рискнуть. Ведь больше мне некуда было идти.
«Будь он проклят, – подумала я, волочась вдоль улицы. – Да, пусть он будет проклят и попадёт в ад. Только этого Клавьер и заслуживает».
На этом мои мысли прервались. Мигрень, кажется, усиливалась с каждым сделанным мной шагом, в ушах шумела кровь, так что я не слышала ничего, что происходило вокруг. Я даже не замечала полицейских. Было очень жарко – то ли от погоды, то ли от болезни; испарина выступила у меня на лбу, губы пересохли. Я шла и порой на ходу бредила. Мне мерещился Корфу, апельсиновые рощи, чудесная прохлада нашего домика в Платитере… Потом перед глазами вдруг всплывала физиономия Клавьера; с жестокой ухмылкой он будто подталкивал меня к бездне, где бушевало пламя, – я уже чувствовала жар огня, он дышал мне в затылок, лизал платье, и вот я уже горю – с головы до ног…
Я остановилась, пошатываясь. Прошло несколько секунд, прежде чем я успела осознать, что стою на Вандомской площади. Я не знала, который сейчас час, скоро ли наступит вечер. И я до сих пор не понимала, каким чудом мне удалось добраться до места. Я ведь была больна и шла пешком. Я почти бредила… Должно быть, сам Бог привёл меня сюда.
– Мне надо лечь, – проговорила я тупо.
Я знала, что, когда переживаешь приступ жестокой мигрени, лучшее лекарство – это уснуть. После сна всё пройдёт. Я снова буду здорова, смогу позаботиться о себе и ещё всех переиграю. Они ещё не знают, с кем связались.
Я прошла через ворота и остановилась у будки сторожа. Внутри никого не было. Зато я заметила на ящике кусок рогалика, прикрытый бумагой, и яблоко. Сейчас есть мне не хотелось, но я машинально собрала всю эту снедь и рассовала по карманам.
Дверь была заперта. В прошлый раз я сама позаботилась об этом. Я обошла дом и, заметив окно, разбитое ветром, решительно обернула руку плащом. Потом изо всех сил ударила по стеклу. Вот теперь у меня был вход, достаточный для того, чтобы я могла пролезть. Я убрала осколки, лишь слегка оцарапав
