друг от друга, обе они – душа и материя – обрели наконец совершеннейшую, ни с чем не сравнимую вожделенную Свободу!
Эмили Джейн внезапно замолкла, тревожно вглядываясь в бледновато-золотистый отсвет одинокого огонька догорающей свечи, постепенно тонущего в резко сгущающемся мраке неотвратимо надвигающихся сумерек. Легкий ветерок, беззаботно трепетавший в густой листве деревьев, теперь стих, и последний мягкий шорох потревоженных листьев блаженно замер, растворившись в величественном безмолвии всеобщей праматери Природы, постепенно погружавшейся в свой исполинский первозданный сон…
Шарлотта глядела на сестру печальным взором. Она вдруг вспомнила, что недавно видела в тетради Эмили странный и поразивший ее до глубины души рисунок. Пятнадцатилетняя Эмили сделала зарисовку с гравюры некоего мастера по фамилии Уильямс, изображающей сирийского святого – Симеона Столпника, прожившего всю свою жизнь в строгом отшельничестве, на долгие временные периоды отгораживая себя от всякого контакта с внешним миром. Этот святой подверг себя особой форме аскезы – столпничеству, уединившись на небольшой каменной площадке на вершине столба и проводя все свои дни в молитве и проповедях, которые произносил для многочисленных паломников. Шарлотта была поражена. Сестра выбирает такие необычные сюжеты для своих рисунков! Неужели Эмили таким образом отражает свою натуру? Неужели она ощущает себя такой же отверженной изгнанницей гавортских пустошей и находит особое очарование в состоянии одиночества и замкнутости в своем собственном мире?
Шарлотта приняла твердое решение во что бы то ни стало помочь сестре вернуться домой. Она справилась со своей спасительной миссией весьма успешно, и вскоре освобожденная пленница Эмили Джейн Бронте навсегда покинула Роу Хед.
К чести мисс Вулер следует добавить, что означенная особа при обсуждении со старшей мисс Бронте столь деликатного вопроса, касающегося трудностей пребывания в пансионе средней пасторской дочери, отнюдь не выказала видимой несговорчивости. Директорша, быстро оценив ситуацию, охотно отпустила Эмили, милостиво позволив Шарлотте доставить на место отчисленной из ее учебного заведения ученицы младшую барышню Бронте – кроткую смиренную Энн, которая вскоре прибыла по назначению и сразу же сделалась всеобщей любимицей.
Как ни порицала Шарлотта Эмили, пусть это и было в глубине души, как ни корила ее за невообразимое безрассудство, тем не менее – хотя старшая дочь пастора нипочем не хотела признаваться в том самой себе – постепенно и бурные чувства, стремительно обуздавшие ее сестру, и мотивы поведения последней становились ей все более и более понятными. Она уже пресытилась унылыми, однообразными занятиями с ученицами; эти скучнейшие единоборства с их неподатливыми, вялыми умами по временам казались ей бесконечными. Отчаянно истосковавшееся по новой пище воображение юной леди с неистовой быстротой отрабатывало свои ресурсы, неизменно
