ударом, нежели была, в свой черед, потеря каждой из этих двоих.
***
Лето 1830 года, ворвавшись в мирный поток жизни скромного пасторского семейства стремительно и незаметно, принесло с собой унылую череду новых тревог и забот, источником которых явилась внезапная свирепая болезнь преподобного Патрика Бронте. Обстоятельство это казалось тем печальнее, что явилось для обитателей пастората фактически совершенной неожиданностью. Поскольку природа обошлась с мистером Бронте весьма щедро, наделив его достаточно крепким организмом, а безупречно строгий образ жизни верно обеспечивал пастору телесное здоровье, этот джентльмен по праву мог похвалиться своей отменной устойчивостью в противостоянии недугам.
До сих пор ничто не представляло реальной угрозы его здоровью, за исключением, пожалуй, лишь досадных проблем с пищеварением да злополучной болезни глаз, которая, к глубочайшему прискорбию хозяина, обнаруживала себя все ярче и опаснее, вопреки тщетным попыткам ее излечения. Небольшие же недомогания случались с ним крайне редко и протекали преимущественно в безобидной, стушеванной форме, а то и вовсе незаметно. И вот теперь коварная простуда, осложненная букетом тяжких воспалений, в одночасье свалила могучего, непокорного болезням титана.
…В ту ночь (с 21 на 22 июня) обязательная и хлопотливая Табита Эйкройд (или Табби – как ее называли хозяйские дети; они сразу же восприняли Табби как свою, хотя той шел уже пятьдесят пятый год) – новая служанка, нанятая преподобным Патриком Бронте еще в период обучения его дочерей в коуэн-бриджской школе вместо вышедших замуж, взявших расчет и уехавших Нэнси и Сары Гаррс, – неотступно дежурила возле ложа больного хозяина. То была весьма необычная, странная ночь. И было трудно сказать, в чем, собственно, эта странность проявлялась: в на редкость беспокойном ли сне мистера Бронте или же в самой окружающей атмосфере, как с тревогою ощутила Табби, несущей в себе нечто непостижимо-зловещее. Скорее всего, совокупность и того и другого искусно нагнетала весь ужас смятения.
Наутро в покои достопочтенного Патрика Бронте явилась мисс Брэнуэлл, готовая сменить на посту изрядно утомленную служанку. При этом Элизабет Брэнуэлл была вынуждена пойти против собственной природы, превозмогая панический страх перед простудой, и даже игнорируя существенный риск получить заразу от зятя.
Табби с видимой неохотой покинула хозяина и отправилась на кухню, где ее ожидали повседневные обязанности, а Элизабет Брэнуэлл осталась у одра болезни достопочтенного Патрика Бронте.
Мистер Бронте то и дело стонал и корчился во сне, подтверждая порой эти своеобразные признаки жизни нечленораздельным бормотанием, но вдруг как-то резко смолк, оборвав очередную невнятную реплику на полуслове. При этом он бессознательно закатил глаза и широко открыл рот, судорожно глотая воздух. Не на шутку встревоженная мисс Брэнуэлл тотчас схватилась за его пульс – сердцебиение оказалось очень
