ни соли почти не осталось… Заодно и сигарет себе купишь!
Цзялинь утер слезы, выступившие от кашля, и распрямился. Отец глядел на него, ожидая ответа, но юноша не торопился, а размышлял. Он сразу вспомнил про письмо, которое написал дяде, и подумал, что в городе сможет сам его отправить. Поэтому он согласился пойти на базар.
Глава третья
Вскоре после завтрака Цзялинь вышел на дорогу, которая вела из их долины в уездный город, и увидел множество крестьян, спешащих на базар. За последние два года политика в отношении деревни изменилась, индивидуальную деятельность уже не прижимали, поэтому базары, торговля вновь обрели свой смысл в жизни крестьян.
Некоторые парни ехали на велосипедах, увитых разноцветными лентами, в новой одежде, явно предназначенной для свиданий или смотрин. На загрубевших ногах красовались нейлоновые носки и туфли из искусственной кожи, головы были гладко причесаны, на чисто вымытых лицах читалась нескрываемая радость. Ведь парням предстояло повидаться с невестами, друзьями, сходить в кино, магазины, купить модные вещи… Но основная масса крестьян что-нибудь несла: хворост, овощи, яйца, кудахтающих кур, визжащих поросят. Другие толкали перед собой тележки, тащили на веревках баранов или ослов. Среди толпы шли сапожники, жестянщики, столяры, каменщики, штукатуры, валяльщики, бондари, корзинщики, бродячие лекари, гадальщицы, игроки в кости, воры, мошенники… От их многочисленных ног над дорогой поднимались клубы пыли.
Когда Цзялинь со своей корзиной пампушек влился в этот поток, он сразу пожалел, что послушался отца. Ему казалось, что все прохожие смотрят на него и думают: как он, уважаемый учитель, вдруг идет торговать на базар, точно старая бабка! Испытывать это было мучительнее, чем тысячи укусов, но поделать ничего нельзя. Сама жестокая судьба загнала его на эту пыльную дорогу, иначе он не способен начать новую жизнь. В доме действительно нет ни денег, ни керосина, ни соли, родители уже стары. Как же он, молодой, сильный парень, может сидеть без дела и даром есть их рис?
Цзялинь еще крепче сжал ручку корзины, опустил голову и, стараясь смотреть только под ноги, быстро зашагал в город. Тут он вспомнил, что перед уходом отец советовал ему не просто стоять с пампушками, а зазывать покупателей. Ведь если он не будет кричать, кто поймет, для чего он стоит?
Дойдя до небольшого перекрестка, от которого отходила в стороны канава, Цзялинь решил пойти по этой канаве и где-нибудь потренироваться в зазываниях. Он осторожно оглянулся, словно делая постыдное дело, прошел по канаве так далеко, что уже потерял из виду дорогу, и здесь, в совершенно безлюдном месте, остановился. Но сил кричать не было. Юноша раза два открыл рот – все без толку, его даже пот прошиб. Вокруг стояла полная тишина, лишь из куста с какими-то голубыми цветами выпорхнула стайка снежно-белых бабочек, да из зарослей на склонах доносился пряный запах полыни. Было такое впечатление, что весь мир замер и ждет его крика: «Паровые пампушки!..»
О, как это мучительно и позорно – все равно что в огромном
