своими глазками-бусинками и не плакала. По крайней мере, пока.
– О как! – подивился родной папенька. – Где же ты раньше был, Горыч, я больше часа с ней маюсь.
А Артем почти завороженно смотрел на малышку, рассматривавшую его в ответ, и что-то происходило в его сознании, менялось. Казалось бы – чужой ребенок, не имеющий к нему никакого отношения, орущий комок, а его так мощно пробрало.
– Из тебя выйдет отличный отец, Горыч, – хлопнул его по плечу, устало посмеиваясь, Илья, – если ты умудряешься в один момент успокоить младенца.
– Я ее не успокаивал, – растерянно возразил Артем, – она как-то сама…
– Сама не сама, а вон смотри – кричать перестала, сейчас так и вообще заснет. – И откровенно подивился: – Офигеть!
Малышка и вправду явно уже кемарила, прикрывая глазки, наверняка просто устав от бесконечной истерики, но в тот момент им двоим это обстоятельство показалось чуть ли не чудом: отцу младенца – от того, что наконец наступила благословенная тишина и закончился этот изматывающий крик ребенка, а Артему… – бог знает от чего, что-то там сдвинулось у него в восприятии мира.
Уложив заснувшую Настеньку в кроватку, мужики сели в кухне чаевничать, и Илья рассказал про вердикт врачей, вынесенный жене, помолчал и неожиданно признался:
– Знаешь, а я ведь мечтал о большой семье. Детей не меньше трех, да и Вика со мной соглашалась. – И вздохнул горестно: – А оно вон как вышло.
Артем тогда ехал от Ильи домой совсем уж поздно, за полночь и размышлял над их разговором и все поражался своей странной реакции на ребенка, тому ужасному испугу и одновременно какой-то восторженности, которые он испытал, когда смотрел в это малюсенькое личико, измученное рыданиями и мокрое от слезок, на эти маленькие сжатые кулачки….
Необычайно странным показалось ему те переживания в тот момент. Да и только. И он постарался до поры до времени об этом забыть.
Вика выздоровела окончательно, Настя росла всем на радость, и у ребят все со временем наладилось.
За делами и заботами Артем и не вспоминал про тот свой странный опыт с ребенком, заснувшим у него на руках.
А через три месяца неожиданно умер его отец, Борис Анатольевич Красногорский.
Артем резко оттолкнулся от спинки дивана и встал.
Не об отце сейчас, не об отце – остановил он поток мыслей. Не надо об этом.
Это тема отдельная… совсем отдельная.
Так о чем он? Ах да – о детях.
Странное дело, но почему-то именно после похорон отца, вспоминая его бесконечно, переосмысливая, обдумывая его неожиданный уход, разбираясь со своим чувством вины и копаясь в себе, в какой-то момент Артем неожиданно понял, что хочет иметь детей.
Даже не так – не то чтобы иметь детей, а быть отцом, так правильней.
Странным образом Красногорский вдруг осознал, что желание и необходимость быть отцом, растить и воспитывать детей, устраивать жизнь для них, для семьи, а не
