мне рукой машет. Буча этот, Кешка Бучнев, был одноклассником Гали, – парень тупой и приблатнённый. Я с ним на уровне «привет-привет» знался. А за Бучей тот, Владик, маячит.
Буча хоть и здоров был, но трусоват, это я точно знал, а тот типчик накануне себя показал, и потому я спокойно стою и жду. Но не учёл, что праздник был, и что они уже поддатые изрядно. Буча, собака, семенит ко мне, перчатку на правую руку натягивает и для храбрости вскрикивает:
—Ты зачем Галю вчера ударил? Галю зачем вчера ударил?..
Я только подумал: «Неужели салага осмелится?» – как тут же взлетел, грохнулся спиной о землю и увидел свои ноги в облаках. Стало нехорошо.
– Буча, – сказал я тихо, глядя на него с земли. – Буча, эту секунду ты будешь вспоминать всю оставшуюся жизнь…
Буча и сам уже опомнился (он знал, что это не пустые угрозы), повернулся и засеменил обратно. Тот тип, к моему удивлению, за ним.
– Эй! – со злой весёлостью крикнул я, начиная подниматься. – Эй, Владик, а ты-то куда? Заманд-ражи-и-и-ировал!..
Подняться я не успел. Пинали от души. Буча от страха совсем ошакалел и суетливо пинал, стараясь попадать в живот. Тот же всё старался перебить мне нос или выпнуть глаза. Боль я ощущал не телом, а мозгом: дескать, меня бьют и мне больно. И было ещё жутко стыдно перед людьми, которые, разинув рты, маячили невдалеке.
Потом Буча как-то особенно ловко приложился прямо под вздох, я захлебнулся и провалился в горячую темноту. Последнее, что услышал – крик Гали…
Очнулся от её поцелуев и слез. Она стояла на коленях, поддерживала мою голову ладонями и стонала:
– Ой, ну что же это такое?! Что же они с тобой сделали!..
И вот в этот-то миг я и понял, что просто-напросто не могу жить без неё. Люблю её! Хотел сказать: «Поцелуй меня!», – но губ словно бы не было, и язык распух так, что давил на нёбо. Тогда я сам приблизил её к себе и прижался разбитым ртом к её плачущему лицу. А вдалеке уже заныла сирена «скорой», я ещё, помню, удивился – за мной, что ли?
Вот так… Сломали они мне два ребра и левую ключицу, синяки я уж не считал. Провалялся в больнице больше месяца. Военкомат отсрочку, само собой, дал на полгода. Галю же как подменили: в больницу каждый день тайком от матери бегала, а когда выписался – оба минуты считали до вечера и потом до полночи расстаться не могли…
– Буче-то возвернул должок? – перебил Пашка.
– Да нет… Галя вроде ультиматума поставила: я, дескать, одна во всём виновата, хотела испытать тебя, и если хочешь, то на мне обиду вымещай – хоть избей! Он, правда, и сам в больницу прибегал, прощения просил, а потом угощение выставил. Но мои друзья погоняли его в тот вечер – только ноги и спасли. Потом мне же его защищать от них приходилось… Впрочем, чёрт с ним! Тут случилось то, чего Пашка с таким нетерпением ждёт.
Родители её укатили на Новый год к родственникам в соседний город. Это была огромная промашка со стороны тёти Фроси. Хотя они и Витьку оставили, но что мог сделать двенадцатилетний Витька, если это уже стало неизбежным,
