между командованием дивизии и аппаратом советников всех направлений. В Советском Союзе армией, как и всем остальным, командовала КПСС. Ее боевой отряд КГБ и его следователи по особо важным делам всегда были ужасом для военного командования. На войне приоритеты менялись, но изменить менталитет следователя, полковника КГБ, а в Афганистане советника ХАДа могли только время, обстановка и чувство опасности. Результаты противостояния силовых структур испытал на собственной шкуре. Кому только не хотелось покомандовать, поруководить, а лучше «приручить» нахального командира-«капитанюгу». Первые недели в городе я чувствовал себя комфортнее на боевых выездах, чем среди некоторых советников-хадовцев. Не знаю отчего, но дерьма среди них было достаточно, вероятно, следовательская деятельность и особое положение в мирных условиях наложили на характер многих такой отпечаток, что даже война не могла быстро их изменить. В трудных ситуациях в отношениях с хадовцами обращался за помощью и советом к Тихонычу. Он меня в обиду не давал. Ну а с сентября, когда он уехал, я уже сам мог обидеть кого хочешь.
Встречи командования, командира дивизии и советников всегда проходили у нас в комендатуре. На втором этаже виллы был большой зал, видимо, и предназначенный в мирное время для встреч за столом. Мебель и само помещение даже сохранили некоторый лоск былых времен. Самое главное, комдив чувствовал себя здесь хозяином, а все присутствующие ощущали себя в безопасности. Я был, пожалуй, рад, что в результате таких встреч отношения комдива и Тихоныча от чисто деловых, служебных переходили в более доверительные и отражали взаимные симпатии. Иногда могло складываться впечатление, что Тихоныч был жестким и властным человеком. Возможно, так оно и было, но при этом он оставался всегда деликатным и интеллигентным в обращении. Время, когда жизнь в городе проходила под руководством Тихоныча, все вспоминали как самое лучшее. Он всегда контролировал ситуацию, успевал разобраться в любой проблеме, все расставить по своим местам, действия всех наших структур при нем были слаженны и согласованны. После его отъезда такого уже не было. Личные дружеские отношения и определенные обязательства, связанные с ними, не всегда служили хорошую службу. Несколько раз мне приходилось рисковать и своей жизнью, и жизнями своих подчиненных, выполняя некоторые не распоряжения, а просьбы Тихоныча. В них никогда не было ничего личного, персонального и самодеятельного. В какой-то мере его обращения ко мне всегда были обоснованны, да и к кому еще обращаться, если не к командиру подразделения, предназначенного, в числе прочих обязанностей, для охраны города, советских специалистов и советников. Однажды пришлось лично обезоруживать офицера КГБ, который оказался несколько не в себе от психологических перегрузок и у него, как говорят, «поехала крыша». Два раза выполнял довольно щекотливое поручение, освобождая ночью из тюрьмы нескольких моджахедов с целью обмена на афганцев, находившихся в плену у оппозиции. Однажды
