впредь они будут отвечать только перед королем, но не перед папой. – Голос королевы звучал сдавленно.
Джейн стало тошно.
– Это означает, что король порвал с Римом? – резко спросила леди Уиллоуби.
– Боюсь, да. Не могу поверить, что он зашел так далеко. – Екатерина была так сильно огорчена, что, пожалуй, впервые в жизни сорвалась и при своих дамах дала королю оценку, какой он заслуживал. – Это еще не все. Сэра Томаса Мора, моего преданного друга, лишили поста лорд-канцлера. Он не согласился поддержать эти изменения. Если бы только папа наконец сказал свое слово! Я знаю, мой супруг хочет вернуться к единоверцам. Он не желает оказаться в изоляции от христианского мира или быть отлученным от Церкви.
Женщины ужаснулись, услышав эти новости. Только Нан Стэнхоуп молчала.
– Разумеется, – сказала Екатерина, – господину Кромвелю не удастся провести свои реформы беспрепятственно.
В последнее время Джейн часто слышала о мастере Кромвеле. Принудительное изгнание ломало барьеры между королевой и ее верными фрейлинами. Екатерина начала более откровенно выражать при них свои взгляды и держала в курсе происходящего.
Люди глумливо посмеивались над Томасом Кромвелем, сыном кузнеца, ставшим хорошим законником, но только у него за спиной. Кромвель долго состоял на службе у кардинала Уолси, однако после падения своего господина переметнулся к королю и сделался для него незаменимым. Королева говорила: это потому, что он готов на все – и хорошее, и дурное.
Она рассказала фрейлинам о предостережениях Шапуи. По его словам, Кромвель возвысился над всеми, кроме леди Анны, и теперь пользуется бо́льшим доверием короля, чем сам Уолси в его лучшие времена. Не было секретом, что Кромвель – горячий сторонник реформ. Он одобрял идею главенства короля над Церковью; как и Анна, хотел, чтобы Библию перевели на английский; находился в оппозиции к королеве и противостоял всему, что она поддерживала, включая Церковь Рима.
Джейн задрожала, ей стало боязно за свою госпожу. Если Кромвель действительно так беспощаден, как говорили о нем люди, то будущее едва ли окажется для нее светлым.
В тот месяц им приказали переехать во дворец Хатфилд. Выстроенный из красного кирпича, он имел просторный двор в центре и был окружен утопавшим в цвету садом. Гуляя по соседнему парку и наслаждаясь видами или танцуя в главном зале с другими фрейлинами для услаждения королевы, Джейн думала, что это не самое худшее место, куда король Генрих мог сослать неугодную супругу.
Однажды, прогуливаясь в одиночестве по парку под палящим солнцем, она присела отдохнуть в тени старого дуба и внезапно ощутила непонятную внутреннюю дрожь. Что это было? Джейн сама не знала. Но точно не страх. Скорее ощущение значительности, даже торжества. Она встала и пошла в дом; чувство ослабело. Потом Джейн уловила его снова, весьма определенно. А затем, хотя слова не были произнесены вслух, она услышала их у себя в голове: «Это деяние Господне; любуются
