открыл глаза.
Достал из кармана наручные часы – он почти всегда носил их в нагрудном кармане.
– Значит, так, славяне. Полчаса на отдых, сон, поедание щавеля и сергибуса, – тут, на отвалах росла сладковатая, вкусом похожая на морковку травка со странным римским либо латинским названием «сергибус», – чего-нибудь еще, годного для подкрепления организма, и вперед, на восток, – он ткнул рукой в густеющие заросли кустов, среди которых имелась и лещина, и лозина, и даже черемуха, хотя Тихонов не помнил случаев, чтобы черемуха забиралась так далеко на юг.
Черемуха – дерево северное, скорее даже сибирское, много радости приносит народу после долгой жесткой зимы где-нибудь в Чите или под Благовещенском… Тихонов шевельнулся неловко, прикусил зубами нижнюю губу – боль пробила не только ногу, но и все тело, лейтенант взмолился немо, чтобы отпустила, и минут через пять боль отступила от него.
– Костя! – позвал он сержанта. Тот даже не шевельнулся – наверное, думал, что вряд ли лейтенант может обратиться к нему по имени, поэтому и не среагировал на зов, тогда Тихонов позвал вторично: – Костя!
Сержант встрепенулся, непонимающе глянул на Тихонова.
– Звали меня?
– Так точно!
Лицо у Стренадько неожиданно сделалось смущенным, он будто нашкодивший третьеклассник, отвел глаза в сторону и спросил неверящим тоном:
– По имени, что ли?
– Так точно, по имени. У нас же у всех есть имена, даденные родителями. Меня, например, Николаем зовут… Николай Тихонов, если полнее. А мы, вместо того чтобы обращаться по-человечески, обращаемся хрен знает как.
– Поэт такой есть, известный – Николай Тихонов, в Ленинграде, по-моему, живет. А, товарищ лейтенант?
– Кажется, да, в Ленинграде…
– Видите как – и однофамилец и тезка. И по отчеству, по отцу тоже, может быть, тезка?
– Отчества его я не знаю. Но все может быть. – Лейтенант аккуратно, чтобы не разбудить в себе боль, пошевелился. – Вот что, Костя, позови-ка сюда Побежимова.
– Есть позвать сюда Побежимова!
Младший лейтенант Побежимов появился через пару минут, был он выжарен до костей, сгорбился, словно на плечи ему взвалили тяжелый мешок, беспокойные глаза потускнели: видно было сразу – устал человек. Тихонов глянул на него, потом на Стренадько и, будто борясь с самим собою, с собственной немотой, проговорил тяжело и жестко, отсекая всякую возможность спорить:
– Может случиться так, что дороги наши разойдутся…
– Это как? – не понял Стренадько, резко вскинул голову, Побежимов тоже насторожился, сжал глаза, будто заглядывал в винтовочное дуло.
– Если мы схватимся с фрицами, вам придется идти дальше без меня. Если со мной, то мы только людей потеряем и вообще погибнем. Все погибнем. А налегке, без меня, вы прорветесь – есть все шансы. Я же прикрою вас. – Лицо у Тихонова
