Егор усмехаясь.
Девушка налила себе чаю, взяла кусок ржаного хлеба, посолила и стала есть, задумчиво глядя на мать.
– Как это вы ходите? И вы, и Наташа? Я бы не пошла, – боязно! сказала Власова.
– Да и она боится! – заметил Егор. – Вы боитесь, Саша?
– Конечно! – ответила девушка.
Мать взглянула на нее, на Егора и тихонько воскликнула:
– Какие вы… строгие!
Выпив чаю, Сашенька молча пожала руку Егора, пошла в кухню, а мать, провожая ее, вышла за нею. В кухне Сашенька сказала:
– Увидите Павла Михайловича – передайте ему мой поклон! Пожалуйста!
А взявшись за скобу двери, вдруг обернулась, негромко спросив:
– Можно поцеловать вас?
Мать молча обняла ее и горячо поцеловала.
– Спасибо! – тихо сказала девушка и, кивнув головой, ушла.
Возвратись в комнату, мать тревожно взглянула в окно. Во тьме тяжело падали мокрые хлопья снега.
– А Прозоровых помните? – спросил Егор. Он сидел, широко расставив ноги, и громко дул на стакан чаю. Лицо у него было красное, потное, довольное.
– Помню, помню! – задумчиво сказала мать, боком подходя к столу. Села и, глядя на Егора печальными глазами, медленно протянула: Ай-ай-яй! Сашенька-то? Как она дойдет?
– Устанет! – согласился Егор. – Тюрьма ее сильно пошатнула, раньше девица крепче была… К тому же воспитания она нежного… Кажется, уже испортила себе легкие…
– Кто она такая? – тихо осведомилась мать.
– Дочь помещика одного. Отец – большой прохвост, как она говорит. Вам, мамаша, известно, что они хотят пожениться?
– Кто?
– Она и Павел… Но – вот, все не удается, – он на воле, она в тюрьме, и наоборот!
– Я этого не знала! – помолчав, ответила мать. – Паша о себе ничего не говорит…
Теперь ей стало еще больше жалко девушку, и, с невольной неприязнью взглянув на гостя, она проговорила:
– Вам бы проводить ее!..
– Нельзя! – спокойно ответил Егор. – У меня здесь куча дел, и я с утра должен буду целый день ходить, ходить, ходить. Занятие немилое, при моей одышке…
– Хорошая она девушка, – неопределенно проговорила мать, думая о том, что сообщил ей Егор. Ей было обидно услышать это не от сына, а от чужого человека, и она плотно поджала губы, низко опустив брови.
– Хорошая! – кивнул головой Егор. – Вижу я – вам ее жалко. Напрасно! У вас не хватит сердца, если вы начнете жалеть всех нас, крамольников. Всем живется не очень легко, говоря правду. Вот недавно воротился из ссылки мой товарищ. Когда он ехал через Нижний – жена и ребенок ждали его в Смоленске, а когда он явился в Смоленск – они уже были в московской тюрьме. Теперь очередь жены ехать в Сибирь. У меня тоже была жена, превосходный человек, пять лет такой жизни свели ее в могилу…
Он залпом выпил стакан чаю и продолжал рассказывать. Перечислял годы и месяцы тюремного заключения, ссылки, сообщал о разных несчастиях, об избиениях в тюрьмах,
