комнату, зал настольных игр, бар, кинозал. Танцевальный зал – застекленная веранда, с выходом в сад. И теперь есть биллиард и шахматы, и шашки. Бар, к сожалению, не работал.
В вечер перед отъездом Оли был танцевальный вечер. Мы танцевали с ощущением расставания, были молчаливы и немного грустны. Каждый думал больше о своем, и танец уже не был полным надежд и неизвестности, как в первые вечера знакомства. Оба соблюдали прощальный этикет, походивший на расставание с отъезжающим на вокзале, когда все чувствуют, что пора бы проводам закончиться, а поезд все не трогается. Я рассеянно посматривал на танцующих как вдруг мелькнула интересная девушка. Проводив Олю в ее корпус, я вернулся в танцзал, собственно говоря, именно из-за той, мелькнувшей, и застал ее. Стыдя себя за измену, пригласил ее на танец. Зовут Галя, студентка, учится в Омске, высокая, стройная, красивая и веселая. Только вчера как приехала. Пригласил ее завтра съездить вглубь Куршской косы – согласилась. Выехали обычным рейсовым автобусом и через час вышли на какой-то остановке. Прошли на берег залива, противоположный берегу открытого моря, до которого было, наверно, около полукилометра. Берег песчаный, песок белый и теплый, яркое полуденное солнце. Сели на окруженном ивняком плесе. Безмолвно в восхищении любовались гладкой водной далью, далекими белыми кучевыми облаками, с писком пролетающими над водой ласточками. Более мирной и ласковой картины, вызывающей лень и негу, никогда в моей жизни не было и, наверно, уже не будет. Но главным во всем, и вызывавшем чувства почти несбыточности, была Галя. Она была одета в раздельный купальник из шелка с видами Парижа – Эйфелевой башней, мостами через Сену. Несбыточностью был и Париж. Купальник разноцветный, много желтого и голубого, и немного отходил у изгиба бедра. От вида ее такой перехватывало дыханье, спазмы сдавливали горло, и кружилась голова. Спасеньем были вино и конфеты. Разлил вино в граненые стаканчики и предложил Гале выпить на bruderschaft.
––А что это такое, как? – Лукаво улыбаясь и смеясь, спросила Галя.
––Это не объяснимо, могу только показать.
Выпили вино и под моим руководством, не отрываясь, в поцелуе, вознеслись в не горние вершины духа и тела. Ах, Галя Рыбалкина, будто не я, а ты вошла в меня на всю оставшуюся жизнь. Ни завтра, ни в следующие дни Гали больше не увидел. Ходил по санаторию, по пляжу, искал ее. Но она исчезла. Память возвращала меня то к ней, то к Оле.
Об Оле вспоминал и хотел почему-то встречи. Осенью намечалась командировка на конференцию в Москву. Позвонил Оле в Иваново и упросил ее приехать в те же дни в Москву. Встретил ее на Белорусском вокзале. Удивился перемене в ней. От летней Оли почти ничего не осталось. Это огорчило меня и понизило тонус радости, наверно замеченный ею. И в ней чувствовалось молчаливое удивление нашей встрече. Издалека оба хотели продлить лето с гитарой на чудесном балтийском берегу. А встретились – нет, не получалось. Через день простились холодно и навсегда, как в песне, которую пела Оля:
––Нет к прежнему
