похватать наши струги и уйти Волгой к Казани.
– Уразумел, батько. Ну, что же, пойду к своим, – и Роман поднялся с ковра, на котором сидели и прочие атамановы сподвижники. – Утро вечера мудренее, позрим на воевод…
Оставив шатер Разина, походный атаман Тимофеев сыскал верного сотоварища и побратима Ибрагимку, который поджидал его у костра, и позвал с собой.
– Идем, братка, на берег. Там наши друзья-самаряне в печали. Пропавшего побратима Никиту оплакивают.
Горбоносый и кудрявый Ибрагим, показавший свою верность еще в памятном персидском походе, живо подхватился с чурбака, на котором сидел у сторожевого костра, поправил на поясе кривую кизылбашскую саблю.
– Идем, братка Роман. Про Никитку и я случайно слышал, сам думал тебя звать…
Самарские стрельцы с их сотником Михаилом Хомутовым стояли своим маленьким станом близ берега, почти у самой кручи, с которой просматривалась, особенно когда выходила из туч наполовину усеченная луна, полоса приречного песка, струги и темные стены каменного монастыря. Самаряне не спали, делились впечатлениями минувшего днем сражения, пересказывая подробности, которые каждый из них, естественно, не мог видеть в бою. Не скупились и на похвалу товарищам, отличившимся в драке с рейтарами и московскими стрельцами. Дорогих гостей встретили приветливо, усадили поближе к огню, предложили только что сваренной пшенной каши и принялись было дознаваться, что да как порешил Степан Тимофеевич на завтрашний день. Михаил Хомутов, удрученный до крайности потерей одного из лучших друзей, приподнял руку, негромко сказал:
– То войсковое дело, братцы, и нам походного атамана выпытывать негоже: по долгому языку атаманова сабля враз может жикнуть. А вместе с болтливым языком и голова в бурьяне очутится.
– Твоя правда, братка Михаил, – поддакнул Роман, от каши не отказался, принял глиняную миску и деревянную ложку, – как чувствует себя Игнат? Был ли у него атаманов лекарь?
– Был, – ответил Михаил, со скорбью глядя, как Ибрагим с трудом ест кашу – для него Никита Кузнецов не только друг, но и давний побратим. Ведь они спасли, каждый в свой час, друг друга в неласковой кизылбашской чужбине. Ибрагим спас Никиту от треклятой галерной каторги, помог пристать к казачьему войску Степана Разина во время похода по Хвалынскому морю[1], а Никита помог в роковой час спастись Ибрагиму от двух кровных врагов, когда те подстерегли его на тесной улочке кизылбашского города Решта. – Лекарь промыл рану, приложил к ней травы… Была бы с нами Луша, она тоже умеет раны превосходно лечить… Никитушку, кизылбашской пулей в лицо битого и брошенного за городом на съедение псам, почитай с того света, как из могилы, вынула… А теперь наш товарищ сызнова на дыбе воеводской…
И от этого напоминания черная печаль будто пологом всех накрыла. Дюжий Еремей Потапов, отворачивая от жаркого воздуха крупное в оспинках лицо, в задумчивости поворошил палкой угли,
Каспийское море.
