чем согреты,
Но я не вижу в них души.
Они: не звери, не убийцы,
И, может, вовсе – не враги.
Но, к сожалению, в их лицах,
Не вижу кроме, я ни зги.
Смотря в глаза, я вижу холод,
Слепую: злобу, ярость, скорбь.
Им наплевать на: боль и голод,
Что объедают меня – вновь.
И насыщенья не прибудет,
От пережевыванья блюд.
Тот голод, что во мне бушует -
Зависит от душевных мук.
Меня пугают эти лица,
Их: порицанье, тишина.
Меня пугают их: улыбки,
Ухмылки; в сторону меня.
И словно ястребы, глядя,
Крадут движения, чувства, мысли,
Они кружат вокруг меня,
Свои пороки, видя? Если б…
Им нужен – повод, нужен – смысл,
Прожить ещё пару деньков.
Согретых завистью и мыслью:
«Оказывается, ведь, я – неплох».
«Есть люди, что живут и хуже!»
И дела им до «них», уж, нет.
Они в спокойствии все курят,
Оставив «падаль» на десерт.
Так, странно – это, но, по сути,
Пугает же не этот взор.
Ни лиц та сталь и зависть к людям,
А отражение в них – моё!
Мечта-труп
Она: красива и стройна,
Она: свободна и вольна.
Горда, крылата, весела,
Добра, сердечна и сильна.
Она была моей подружкой,
И Ахиллесовой пятой.
Она была тем «человечком»,
Что, не боясь, кидалась в бой.
Моя: хорошая девчонка,
Сестра родная, визави…
Ей места не было, тут, только,
Она всегда была внутри.
Она всегда жила у сердца,
И грела душу по ночам.
Чтобы с рассветом, вновь, за дверцу,
Не выдержав житейских ран.
Но через день она рождалась,
И заполняла душу – вновь.
Та боль потери, вмиг, стиралась,
И воцарялись: мир… покой…
Проходит время и с улыбкой,
Я вспоминаю все те дни.
Где были счастливы, пусть, зыбко,
Где мы – вдвоём, и мы – дружны.
Она: красива и стройна…
Она всегда жила у сердца…
Но нет той: силы и тепла!
И нет поддержки от сестрицы!
Она бездвижна. Холодна.
Молчит. Закрылась от меня.
А низкий голос, за меня:
«Она сломалась. Умерла».
Прощёнными не быть!
Простив однажды – не забыть,
Той: мерзости и черноты.
Той: боли слов и злобы лиц,
И смрада, спрятанных
