улыбаясь все так же – только красным хищным ртом, а не глазами. Глаза были мертвые.
Супруги не стали смотреть ему вслед. Не оглянулись, не помахали, быстрым шагом пересекая террасу, чтобы войти в гостиницу через распахнутые стеклянные двери холла. Джулия на миг приостановилась, оглядела старичков за столиками. Как много они курят! У каждого сигарета во рту, переполненные пепельницы, чайники и чашки с чаем, пирожные на тарелках, колоды карт – все под рукой, кроме солнечных очков или крема для загара. Они не выходят на солнце. Какая-то женщина приводила в порядок лицо, смотрелась в зеркальце раскрытой пудреницы, рисовала на сморщенном старом ротике розовые губы.
Ни одного интересного лица. Кто мог привлечь внимание писателя? Аффектация, подумала она, игра на публику, – и проследовала за Титусом в прохладный сумрачный холл.
Сара и Хоуп проводили вечер вне дома. Хоуп уже определилась: барбекю на пляже, неподалеку от дома. Сара, едва гости вышли, бросилась к телефону и договорилась встретиться со своей компанией в пабе Барнстепла. Субботним вечером они не остались бы дома и ради отца. Пообщаться со старыми друзьями, одноклассниками, знакомыми знакомых – святой долг.
– Постельку постели и свет оставь, – процитировала мисс Бетти на кухне. – И к ночи меня не жди, птичка моя. Старые песни правду говорят.
Взяв с подноса стакан Титуса Ромни, она допила остатки портвейна. Так она всегда поступала, когда у хозяев бывали гости. Как-то раз совсем захмелела, перепробовав содержимое пятнадцати бокалов с шампанским, и Урсуле пришлось отвезти ее домой. А в честь чего пили шампанское? Этого и Урсула не помнила. Мисс Бетти, которую Урсула давно уже называла Дафной, а она ее – Урсулой, выцедила капельку бренди и принялась выгружать из раковины первую партию посуды.
– Птичка моя, прощай! – напевала она.
Познания Дафны в популярных мелодиях последних шестидесяти лет не переставали изумлять Урсулу. Кэндлесса пленяло имя прислуги, Урсулу – этот неисчерпаемый поток знаний. Она прошла в гостиную и застала Джеральда у распахнутого окна, хотя стоял он почему-то спиной к нему. Вернувшись из отеля, он не промолвил ни слова, на лице появилось давно знакомое отчужденное выражение. На этот раз ей показалось, Джеральд отдалился больше прежнего, словно перешел через реку и попал в другую страну. Взгляд его был пуст и слеп, он смотрел на жену не узнавая.
Каждый раз, в субботу вечером, когда девочки совершали свои вылазки, Джеральд буквально умирал от тревоги. Он воображал, будто Урсула не замечает его переживаний, хотя, конечно же, она все видела. В Лондоне, где жили теперь его девочки, они, должно быть, каждую ночь засиживаются где-нибудь допоздна, однако по этому поводу Джеральд ничуть не волновался. Он не думал об этом, и уж тем более не просыпался посреди ночи, гадая, спит ли уже Хоуп спокойно в своей кроватке в Кроуч-энде и вернулась ли Сара в свою квартиру в Кентиш-тауне. Но здесь, стоило им выйти за дверь, Джеральд даже для видимости не укладывался в постель. Он сидел в темноте кабинета, дожидаясь шороха шин на дорожке,
