Плата?! Вы ничего не получите, пока тут не будет чисто, как я сказал с самого начала! А кстати, как насчет жратвы, которую вы слопали? Она тоже денег стоит! А как насчет постели?
– А что – постель? – ошеломленно спросил я.
– Вы нам за это тоже должны.
– Мы? Вам? За это? Мы спали здесь, в стойле со скотом!
– А ты думал даром, что ли? Дошло, болван? Я ничего не хочу слышать о деньгах, пока вы не отработаете свое содержание!
Прежде чем я успел закрыть рот и снова обрел способность соображать, он ушел.
Когда мы остались одни, мой племянник сказал:
– Проклятье, Гер, эти конюшни никогда не будут совершенно чистыми, если в них будут держать животных! А их завтра опять сюда приведут. Из того, что он говорил, я понял, что мы тут всю жизнь можем проторчать, выгребая навоз, и все равно будем ему должны.
Я хмыкнул и кивнул. Я начал понимать истинное положение вещей уже несколько часов назад, но молчал, пока не решил, как лучше изо всего этого выпутаться. На этот раз Энкид с трудом понимал меня.
– Он что, думает, мы – дураки? – кипел он.
– Думаю, да. По крайней мере, он уверен, что мы испугались.
Кроме прочего, мой ценный, пусть и не очень полезный лук вдруг пропал и, конечно же, никто из работников ничего не знал. По крайней мере, они так говорили. Большинство вообще боялись со мной разговаривать. И, казалось, их ничего не волнует, кроме собственной шкуры.
Не в первый раз я пожалел, что во мне не шесть с половиной футов росту и что у меня нет божественно мускулистого тела, что щеки мои не покрыты густой темной бородой и что лоб мой не хмурится грозно. Тогда никто бы не посмел коснуться моего лука.
Когда мы в другой раз увидели десятника, он сказал еще, словно продумал все заранее, чтобы мы и не думали сбежать, пока не вычистим стойла как следует, потому что у хозяина есть пара злых собак, натасканных на поиск беглецов, которые не отработали своего долга. И с мрачной усмешкой, думая, что мы совершенно беспомощны, он пошел было прочь.
– Я хочу вернуть мой лук, – сказал я тихим, решительным голосом, когда он отошел на несколько шагов.
Он почти радостно повернулся ко мне. Оказалось, что слух у него острее, чем я думал, и он явно не считал нас достойными даже обмана.
– Ну, положим, ты его не получишь. И что?
Я стиснул кулаки, но промолчал, не желая вступать в драку.
Когда он ушел, мой племянник в горьком разочаровании посмотрел на меня.
– Почему ты его отпустил? – набросился он на меня.
– Потому. Если я стану драться с одним человеком, то потом придется драться и с другим. А я во время драки могу кое-кому переломать кости… кто-то возьмется за оружие… словом, будет беда. Мне не нравится убивать людей.
Энкид немного помолчал, пытаясь понять мои намерения. Наконец он спросил:
– Геракл, что нам делать?
– Плюнем
