бы только мне удалось уговорить его присоединиться к «Вольным холандцам», то мы получили бы бомбу – или даже ружье, что еще лучше. Тогда ты смог бы застрелить Хадда прямо из этого окна!
Митт только хмыкнул. Уж лучше отнять ружье у солдата на улице, чем получить его от брата Кандена.
К глубокому огорчению мальчика, Хобин снова зашел к ним – и не один раз. Потребовалось много месяцев таких визитов, чтобы Митт смог забыть о том, что у Хобина был брат, который в его кошмарах распадался на куски. А когда все-таки забыл, то обнаружил, что Хобин ему нравится. Тем временем оружейник твердо, но очень добродушно сопротивлялся уговорам Мильды стать борцом за свободу. Он соглашался с тем, что графы превращают жизнь народа в страшную муку. Как и с тем, что дела в Холанде идут плохо. И на налоги жаловался не меньше других. Однако говорил, что не признает борьбы за свободу. Он называл Кандена – печально, но довольно сурово – мальчишкой, игравшим с огнем. А когда Мильда горячо выступала против несправедливости, улыбался и говорил, что в ее положении это можно понять. Спустя некоторое время Хобин начал добродушно выговаривать ей за то, что она покупает для него вино, которое ей не по средствам.
Зимой Хам становился день ото дня все мрачнее. Митт не мог понять почему – до одного весеннего утра, когда «Цветок Холанда» скользил по воде, выходя из гавани с отливом.
Сириоль сказал:
– Твоя мать собирается выйти замуж за этого Хобина?
– Нет! – возмущенно воскликнул Митт.
– Для дела будет хорошо, если она выйдет, – заметил Сириоль.
Хам вздохнул и великодушно поддержал подельника.
– И для нее тоже. Хобин – человек приличный.
Мальчик пришел в ярость. И когда Сириоль и Хам оказались правы, он затаил на них еще одну обиду. На свадьбе Митт бормотал себе под нос, что сквитается с Сириолем и Хамом за это, пусть даже ценой своей жизни. С прошлого фестиваля он привык к мысли, что у него нет будущего, – вот подложит бомбу под графа Хадда, и все. В свадьбе его радовало одно: теперь он будет жить рядом с запасами пороха.
Мильда с Миттом переехали в дом на улице Флейт, немного к западу от берега. Это была хорошая постройка, хотя и небольшая и облупившаяся. Даже имелся двор с катком для белья, а на грязной кирпичной стене была закреплена мишень – там Хобин пристреливал ружья, которые делал. Митта это чрезвычайно заинтересовало.
Впервые за много лет у мальчика появилась отдельная комната – и, хотя гордость не позволяла в этом признаться, ему было там очень одиноко. Его мать бросила работу вышивальщицы и сновала по четырем комнатам верхнего этажа, напевая и смеясь, и горестная морщинка, похоже, навсегда исчезла с ее лица. Митту было грустно видеть это: ему самому удавалось развеселить мать только изредка – а вот Хобин сделал ее счастливой. Хобин предложил отправить Митта в школу, но мальчик предпочел продолжить работу. «Вольным холандцам» не будет проку от мальчишки, который целыми днями сидит за уроками. И потом, Митту казалось, что борьба за свободу оставалась
