вершины тянулся длинный шлейф золотистого дыма, а вулкан Козельский выпускал тёмные пары из трех своих кратеров. На юге, в тридцати милях, стоял острый пик Вилючинский, на вершине которого уже горели утренние лучи, а за ним – туманные голубые очертания прибрежного хребта. Струи тумана тут и там всплывали по склонам гор и исчезали в вышине, как ночные духи. Всё теплее и теплее, розовый румянец восхода опускался по снежным склонам, пока, наконец, быстрым внезапным всполохом не пролил свет на всю долину, окрасив нашу маленькую палатку нежным, как лепесток дикой розы, цветом, превратив каждую каплю росы в мерцающий бриллиант, а спокойную воду реки – в дрожащую, вспыхивающую массу жидкого серебра.
Нет, вряд ли я романтик, но скажу,
Что сердцем восхищённым дорожу
Мгновеньями, когда его задеты струны,
Когда по клавишам души моей прошлась
Живыми пальцами сама Природа,
И тихой музыкой во мне отозвалась[16]…
Я едва успел восторженно продекламировать этот стих, как Додд, который никогда не позволял своему увлечению красотами природы вмешиваться в надлежащее отношение к благополучию своего желудка, вышел из палатки и с насмешливыми церемонными извинениями за мой прерванный монолог, сказал, что если бы я мог спуститься с небес в материальный мир, то он сообщил бы мне, что завтрак готов, и осмелился бы посоветовать «тихой музыке в моей душе» немного потерпеть, что нанесло бы мне не больше ущерба, чем упомянутый завтрак. Я не стал отказываться от приглашения, тем более, что оно было подкреплёно весьма аппетитным запахом из палатки. Я принялся за еду, но всё ещё продолжал между ложками горячего супа «бредить», как выразился Додд, о пейзаже. После завтрака палатка была собрана, лагерное снаряжение упаковано, и мы, заняв места на корме нашего судна, отчалили и продолжили наш медленный подъем вверх по реке.
Растительность вокруг нас, ещё не тронутая осенними заморозками, казалась почти тропической. Высокая трава с разнообразными цветами доходила до самого берега, рододендроны и лапчатка росли густыми зарослями вдоль берега и роняли свои розовые и жёлтые лепестки, похожие на крошечные лодочки, на поверхность чистой спокойной воды, жёлтые акилеи[17] любовались своими отражениями на фоне величественного вулкана, а удивительные чёрные камчатские лилии[18], поникнув головами, стояли тут и там в грустном одиночестве, оплакивая в своём погребальном одеянии какое-то неведомое нам цветочное горе.
Картину природы дополняла животная жизнь. Любопытные и боязливые дикие утки, вытянув шеи, стремительно пролетали над нами с хриплым кряканьем, приглушенное расстоянием гоготание гусей доносилось до нас со склонов гор, порою величественный орел взлетал со своего дозорного поста на скале и, расправил широкие крылья, поднимался вверх широкими кругами, пока не превращался в точку на фоне белоснежного кратере Авачинского вулкана.
Строки из «Луна над Гудзоном» Чарльза Ф. Хоффмана (1806–1884), американского поэта.
Акилей или аквилегия – род растений семейства лютиковых, то же, что водосбор.
Он же рябчик камчатский.
