у вас такое? – спросил Лют гридей у ворот. – Десятского позови мне.
Усатый гридь – по виду морованин – окинул киевского боярина взглядом скорее вызывающим, чем уважительным, и молча ушел. Лют невольно набычился, в душе готовясь к недоброму. Десятский пришел не так чтобы скоро – русы начали зябнуть, перетаптываясь на снегу. Не рассчитывая долго ходить, они оделись и обулись легче, чем в дорогу.
– Зря пришли, – десятский покачал головой. – Князь вас сегодня не примет.
– Что так? Нездоров?
Ржига и его гости вчера ни слова не сказали о том, чтобы Етон был болен или в отъезде.
– Богу хвала, князь здрав. Но говорить с вами… – Десятский еще раз окинул Люта взглядом сверху донизу, словно исход беседы зависел от этого осмотра, – недосуг ему.
– Всегда был досуг, а теперь недосуг? – Лют положил руки на пояс и придвинулся к десятскому. – Он знает, что к нему из Киева Святославовы люди прибыли?
– О вас ему передано.
– И что?
– Он сказал: недосуг. Ты что, уши в дороге застудил?
– Кто из бояр на дворе есть? – Лют кивнул на строения за спиной десятского.
Все в нем уже кипело от возмущения, но вступать в пререкания с десятским ему было невместно.
– Сотский, Беле.
– А ну, позови, – надменно велел Лют.
Варяга Беле, из волынских русов, Лют знал по прошлым годам. Однако тот смотрел на гостя так, будто видит в первый раз и будто они не пили за одним столом на зимних пирах этого самого двора уже не один год и не два.
– Князь сегодня делами не будет заниматься. Приходите в другой раз.
– В какой другой? Беле, ты что, памяти лишился?
– А что я? Князь так приказал. Никого сегодня из чужих не пускать.
– Может, он болен? Старый ведь человек…
– Наши старые получше ваших молодых будут! – усмехнулся Беле, и Лют сразу понял, к чему относится эта усмешка. – Идите, кияне, в другой раз приходите.
И знаком велел гридям закрыть ворота. Лют сперва хотел им помешать, но опомнился: хорош он будет, с десятком купцов и отроков осаждая княжий двор Плеснеска! За пьяного посчитают.
Пришлось со стыдом и досадой возвращаться назад на гостиный двор. На сердце у Люта все кипело: его, Святославова посланца, Свенельдова сына, старый йотун не пустил в дом! Из ума выжил на третий век! Будто Лют побираться пришел!
Ржига удивился быстрому возвращению киян, а еще сильнее – причине этой незадачи. Вернувшись назад на гостиный двор, они расселись по лавкам, распахнув кожухи, под которыми пестрели нарядные кафтаны с отделкой цветным шелком, а у самого Люта – и серебряным позументом на груди. Мрачность лиц не вязалась с праздничной яркостью платья.
– Недосуг ему! От жены, что ли, оторваться не может? – возмущался Лют, размахивая перед собой шапкой
