на конгрессе в Зальцбурге в 1921 году[24], я выдвинула тезис о том, что за любой формой игрового поведения лежит процесс освобождения от фантазий, связанных с мастурбацией, которые принимают форму постоянного мотивирующего к игре фактора; что этот процесс, являющийся навязчивым повторением, представляет собой фундаментальный механизм детских игр и всех их последующих сублимаций и что запреты в играх и других занятиях возникают от чрезмерно сильного подавления этих фантазий, а вместе с ними – и всей образной жизни ребенка. С этими мастурбационными фантазиями детей связаны и их сексуальные переживания, которые, как и первые, находят свое выражение и абреакцию в игровых процессах. Среди таких заново переживаемых событий «первичные сцены» играют очень важную роль и обычно выступают на передний план в картине психоанализа маленького ребенка. Как правило, только после проведения достаточно большой аналитической работы, в результате которой до известной степени оказываются раскрытыми переживания, связанные с первичными сценами, а также ранние тенденции полового развития, мы сможем достичь представления о том, что происходит в детском сознании в прегенитальной фазе, о связанных с этим фантазиях. Например, Рут[25], которой было четыре года и три месяца, ощущая себя еще младенцем, в течение долгого времени (до этого возраста. – Примеч. пер.) страдала от чувства голода из-за того, что у ее матери не было достаточно молока. Играя, она называла водопроводный кран «молочным краном». Она объясняла эту свою игру, говоря, что молоко течет в «рот» (на самом деле это были сливные отверстия раковины), но в него попадает очень мало. Она выражала это неудовлетворенное оральное желание в бесчисленных играх и выдумках, а также во всем складе своего ума. Она, например, могла провозгласить, что она – бедная, несчастная девочка, у нее есть только одно пальто, ей не хватает еды и т. п. – и все это было совершенной неправдой.
В случае с Эрной, моей шестилетней пациенткой, страдавшей навязчивостью, прививаемые ей привычки, связанные с туалетными процедурами, оказались серьезным фактором в развитии ее невроза[26]. Она демонстрировала мне на аналитических сеансах свои переживания по этому поводу в мельчайших деталях. Например, она сажала небольшую куклу на кубик и «заставляла» ее испражняться перед рассаженными рядом другими куклами, которые восхищались процессом. Затем она повторяла этот сюжет, но уже хотела, чтобы действующими лицами были мы с ней сами. Я должна была быть обкакивающимся ребенком, а она – мамой этого ребенка. Она в восхищении любовалась чадом и ласкала его. Затем она резко меняла игру, разъярялась и становилась строгой гувернанткой, жестко обращающейся с ребенком. Тем самым она открывала мне то, что чувствовала в своем раннем детстве, когда ее начали приучать к элементарным действиям, а она стала воспринимать это как то, что к ней перестают чувствовать ту, наверное, слишком большую любовь, в которой она просто-таки купалась в младенчестве.