входит в комнату Сержа и Алена, ставит рюкзак на пол и видит, что друзья его сидят рядом на кровати, печально повесив головы.
– Вид у вас невеселый, – замечает Жюль. – Неужели Сандрин вернулась? Или предчувствуете, что я заставлю вас оплачивать половину моей двухместной комнаты, а ведь я так и сделаю.
Серж и Ален – кузены. Они синхронно мотают головами.
– Нет, дело не в этом, – говорит Серж.
– А в чем тогда? Что стряслось?
– Мы завтра уезжаем, летим домой.
– А как же машина?
– Продали за бесценок. Да и черт с ней.
– Почему?
– У моей сестры рак, – говорит Ален.
Жюль никогда с сестрой Алена не встречался, но тоже ощущает горестный толчок.
– Понимаю. И очень сочувствую.
– Мы не знаем, куда запропастилась Сандрин. Сюда она не приехала. Ты остаешься один.
– Ничего страшного. Не волнуйтесь. Надеюсь, твоя сестра поправится.
Алан поднимает голову и смотрит ему в глаза:
– Не поправится. В том-то и беда.
На следующий день они уезжают, одиночных номеров нет, Жюль платит за номер на двоих. Он отправляется на Акрополь, но, оказывается, там яблоку негде упасть, как у Эйфелевой башни, и он поворачивает назад, решив вернуться туда с утра пораньше или попозже вечером, чтобы избежать толпы. Зной изнуряет. Жюль спит до вечера, к вечеру в комнате становится чуть прохладнее, особенно под струей вентилятора над кроватью. Пробуждаясь, он слышит разговор на смежной террасе и в полусне шаркает к выходу на террасу. Перегородка рифленого стекла отделяет его заоконное пространство от территории, прилегающей к номеру Сержа и Алена. Сквозь стеклянные волны Жюль различает неясные силуэты, они движутся грациозно, точно рыбы в аквариуме. Но это не рыбы, а две женщины, говорящие по-французски. У одной из них необычайно музыкальный голос – чистый и звонкий, словно колокольчик. И он немедленно влюбляется в этот голос, как влюбился в ту девушку из Спарты. В нем он слышит глубокий ум, заботливость и живость мысли, неподдельную доброту, жизненную силу и энтузиазм, свежесть, очарование и невинность. Другой голос не лишен приятности, но особого восторга не вызывает. Прекрасный голос говорит:
– Я не понимаю. Как ты можешь его любить? Мы провели с ними всего три часа. Вот, спорим, он сейчас на пьяцца Сан-Марко с двумя другими французскими девчонками?
– Джанни не такой.
– Да, Джанни не такой! – мягко подтрунивает прекрасный голос.
– Нет! Он замечательный, глубоко внутри.
– Не уверена, что нутро так уж отличается от наружности. А наружность его сразу выдает. Джанни скользкий, как масло на льду, – не уступает прекрасный голос.
– Это потому, что он итальянец. Bella Figura[30]. Когда мы беседовали наедине, он был совсем другой.
Красавчик
