демонически ржали нам вслед, но в погоню не ударились. Может, потому что и так знали, чего нас там ждет, и коварно не вмешивались? А может, я просто на них наговариваю. Магическое зрение делает человека подозрительным ко всему. Мне вот, в частности, уже и родного дядю порой подозревать доводилось, да и того же Прохора временами… Я не слишком много болтаю?
– А ну рассыпься, неверные! Прекратить кашеварить моего денщика! – Араб врезался грудью в плотную толпу цыган, пытавшихся запихнуть старого казака в котёл с супом. – Не сметь варить из казачьего сотника непонятно что с сапогами всмятку!
Недовольно ворча, плечистые цыгане отпустили повязанного в сложный узел Прохора и рассосались по сторонам, пряча за голенища короткие, бритвенно-острые ножи. На меня смотрели неприязненно, но с улыбкой во всё лицо – всё-таки эполеты хорунжего имеют вес: хоть и младший, да офицерский чин. За нападение на офицера можно всем табором на каторгу загреметь, под Магаданом белым медведям за тюлений жир на ладонях гадать, а оно кому надо? Ни цыганам, ни медведям, да и те же тюлени тем более не обрадуются, они вообще флегматичные…
– Ай, молодой, красивый, зачем сюда пришёл, чего ищешь – не найдёшь, а туча чёрная над головой твоей уже крылья раскрыла… – привычно загнусавила самая старая бабка, страшная как грех, с горбом, в дичайших пёстрых юбках, трёх кофтах, драном платке на разбойничий манер и с кривой трубкой в щербатой пасти. – Злой человек тебя сюда направил, нечестное дело сотворить приказал, смерти твоей хочет…
«Кто, дядя?!» – чуть было не вырвалось у меня, но, прикрыв правый глаз, я мигом прикусил язычок и сменил тон:
– Не может быть! И откуда вы только всё это знаете, лично у меня давно есть такие подозрения, но…
– А ты слезай с седла, сокол ясный, я тебе погадаю, всё как есть расскажу, поведаю!
– Всегда мечтал! – не убирая ладонь с рукояти дедовой сабли, признался я. – Слышите топот ног? Уже бегу на заветное гадание! Только денщика моего отправлю подальше с военным заданием, и тогда весь ваш, идёт?
По мимолётному движению седых бровей старухи красному от ярости Прохору быстро вернули отобранное оружие и едва ли не силой посадили на старого верного мерина…
Я пальцем подманил денщика поближе и прошептал ему на ухо:
– Беги! Забирай от табуна пятерых невзрачных лошадок и гони их к селу. Меня не жди. Бог даст, сам выберусь. А если нет… Заряди ствол серебряной пулей и пали между глаз!
– Старухе?! – сразу догадался он.
– Птицерухову, – кивнул я.
Старый казак не стал задавать лишних вопросов, но быстро сунул мне за пояс один из пистолетов. Как я помню по грохоту выстрела, палил он из второго турецкого, значит, второй ствол оставил заряженным.
– Всё. Поехал, пусть оно и не к спеху… Но ты, паря, гляди – зазря не блуди! Целься в волос, стреляй на голос, а будет туго – так надейся на друга!
Друг был один, подо мной. Бдительный арабский скакун
