Молодой офицер стал прохаживаться по коридору перед запертыми дверьми, щелкая каблуками. Служанки не было довольно долго, отчего волнение Энтони усилилось. Наконец Тилби появилась. Выражение лица у нее было озабоченное.
– Ну, что?
– Только ненадолго, мисс Элен еще трудно разговаривать. Доктор Хаусман сказал, что ей нельзя волноваться.
Энтони присел на низенький пуф рядом с постелью сестры. Она полулежала на высоких шелковых подушках, волосы ее были опять распущены и великолепно расчесаны. И он снова подумал, как они ей к лицу.
– Я не спал всю ночь, сестрица. Я виноват перед тобой, не знаю, как это могло получиться. Я могу только молить о прощении, я…
Элен, слабо улыбнувшись, подняла с покрывала тонкую белую руку, прерывая извинения брата.
– Забудем об этом. Расскажи лучше, как прошел вечер у Лавинии.
– А я почем знаю?
– То есть ты не поехал?
– Разумеется. Мог ли я развлекаться в тот момент, когда моя сестра находится в таком опасном состоянии, да еще к тому же по моей вине.
По лицу Элен пробежала мгновенная тень легкого неудовольствия.
– Ради сестры ты готов на многое.
Энтони удивленно замер, недоумевая, чем он не угодил на этот раз. Чтобы не ляпнуть что-нибудь не то, он попросту молчал. Но этой паузе не суждено было затянуться. В комнату вбежала Тилби и сообщила, что прибыла мисс Лавиния и просит принять ее немедленно.
– Проси.
Энтони встал в явном смущении.
– Что с тобой, братец?
– Не стану вам мешать, двум лучшим подругам есть, наверное, о чем поговорить.
– Какой ты странный, почему тебя так разволновало то, что меня приехала навестить мисс Биверсток, известная красавица и богачка?
– Ты меня не так поняла.
– А как тебя понять – ты ничего не говоришь.
Двери распахнулись, в комнату решительным шагом вошла Лавиния. На ней было платье из серого шелка с черными кружевами на корсаже, на матовой шее светилась нитка картахенского жемчуга. Она улыбалась.
– Энтони, вы здесь, как мило, – слегка вспыхнула гостья, но быстро овладела собой. – Что наша больная?
Элен попыталась сделать хотя бы отчасти страдающее выражение лица, но ей это не слишком удалось, она выглядела скорей напряженной и собранной, чем разбитой.
Лавиния, шурша юбками, заняла пуф, с которого только что встал Энтони, и взяла белую, можно даже сказать, бледную руку Элен в свои ладони. Мисс Биверсток тут же пожалела об этом своем порыве. Благородная бледность бывшей рабыни была предметом ее давнишней и сильнейшей зависти. Ей, дочери и внучке плантатора с Антильских островов, досталась по наследству оливкового оттенка смуглость, приводившая ее в отчаяние, особенно в такие моменты, как сейчас, когда возникла возможность для невыгодного сравнения.
Элен, словно почувствовав жгучие токи, исходившие
