Сережа, и они с папой устремлялись в подвал, на пути крикнув мне – Анюта, ты взяла бы справочник какой-нибудь медицинский, нет у вас? У нас есть, – говорила Марина, и Леня снова бросался через дорогу, в свой пустой дом с темными окнами – и для всякой новой вещи приходилось искать свободное место, снова переставляя сумки, мешки и коробки; три машины стояли на площадке перед домом с задранными вверх багажными дверцами – в наступающих сумерках они выглядели, как диковинная скульптурная группа. Разоренная Нива стояла тут же, папа Боря снял с ее крыши длиннющую антенну и вынул из салона коротковолновую рацию – Сережа отдал ему свою, когда покупал себе новую, – и полез в мою машину подключать ее. Я всегда терпеть не могла эту рацию – у тебя антенна, как у таксиста, говорила я; на самом же деле меня сердила Сережина привычка слушать разговоры дальнобойщиков – «куплю топливо, на сорок пятом километре машинка работает, ребята, поосторожней», в последнее время это была любимая Сережина игрушка, и в наши редкие совместные поездки он обязательно включал ее, расшифровывая чужие разговоры сквозь шорох помех, пока я злилась и курила в окошко. Пошел легкий снег. Когда место в машинах закончилось, последние коробки прикрутили к багажнику на крыше Сережиной машины, обмотав полиэтиленовой пленкой. Последними Сережа вынес из дома заряженные ружья и отдал одно из них Лене – ты стрелять-то умеешь? – спросил он, но Леня только обиженно пробурчал что-то и унес ружье к себе в машину. Наконец сборы закончились – папа встал на пороге дома и крикнул внутрь:
– Все на выход, собираться можно вечно, уже половина пятого, ждать больше нельзя, – и тогда Марина с Ирой вывели детей; когда все уже были снаружи, Сережа сказал мне:
– Пойдем, Анька, закроем все.
Выключив везде свет, мы немного постояли в прихожей, у самой входной двери. Сквозь большие окна внутрь дома по-лунному мягко заглядывал неяркий уличный фонарь, отбрасывая на светлый, испещренный паутиной мокрых следов пол вытянутые, бледные тени. В дальнем углу коридора белел какой-то смятый, забытый листок бумаги. У нас под ногами, в небольшой лужице подтаявшего снега, мокли ненужные теперь тапочки, почему-то их было пять штук, именно пять, и я наклонилась, чтобы собрать их, нужно найти шестой, обязательно нужно найти его, он наверняка где-то здесь, и составить их аккуратно, парами.
– Аня, – сказал Сережа за моей спиной.
– Сейчас, – ответила я, сидя на корточках и заглядывая под калошницу, – я только найду…
– Не надо, – сказал Сережа. – Брось. Пойдем.
– Ну подожди полсекунды, – начала я, не оборачиваясь, – я только… – и тогда он положил руку мне на плечо:
– Вставай, Анька, все, – и когда я поднялась и взглянула ему в лицо, улыбнулся: – Ты как капитан, последним покидающий судно.
– Не смешно, – ответила я, и тогда он обнял меня и сказал мне в ухо:
– Я знаю, малыш. Давай не будем затягивать этот момент, пойдем скорее, – и шагнул через порог,
