позорною смертью. Трусость и нерадивость в частном человеке подвергают одержимого ими позору, а в главнокомандующем пороки эти представляют величайшее несчастие для всех: подобный вождь не только усыпляет бодрость духа своих подчиненных, но часто повергает в величайшие опасности и тех, которые облекли его властью. Потом нерассудительность, слепая смелость, безумная стремительность, а также суетность и высокомерие – качества вождя, выгодные для врагов, весьма гибельные для своих, ибо подобный человек легко становится жертвою всяких козней, засад, обмана. Вот почему, если кто в состоянии постигнуть ошибки ближнего и при нападении на неприятелей имеет в виду слабую сторону вождя их, тот очень быстро одержит решительную победу. Если потеря кормчего предает все судно с командою в руки врагов, то точно так же, если кому удастся опутать неприятельского вождя кознями или хитро рассчитанными планами, тот часто завладевает всем войском противника. Так и теперь. Ганнибал постиг и принял во внимание все качества неприятельского вождя, благодаря чему и удался план его» (III, 81). Историк ненавязчиво проводит мысль о том, что если бы на месте Гая был другой человек, например, кто-либо из патрициев, то и исход битвы был бы совершенно иным. Но в это верится с трудом, поскольку римлянам потребовался разгром при Каннах, чтобы понять очевидную истину. И если после поражения при Тразименском озере только один Фабий Максим Кунктатор сообразил, как надо вести войну с гениальным тактиком Ганнибалом, то после Канн в Риме это поняли все. И будь на месте Фламиния другой военачальник, всё равно не изменилось бы ровным счетом ничего, и разгром состоялся. В этом контексте очень интересна характеристика Гая Фламиния как полководца, данная Питером Коннолли: «Об опрометчивости Фламиния говорится много, однако большая часть этих рассказов, вероятнее всего, является выдумкой… Справедливости ради следует сказать, что Фламиний не был ни лучше, ни хуже любого среднего римского военачальника»[37].
Предвзятость Полибия по отношению к Фламинию прослеживается даже в том, как он описывает поведение консула во время битвы и его гибель. Чтобы это увидеть, мы сравним его рассказ с информацией Тита Ливия и Плутарха. Слово предоставляется Полибию: «Пока римляне совещались о том, что делать, смерть настигала их внезапно. В это же время часть кельтов напала на Фламиния и убила его, когда он раздумывал, как помочь себе, и совершенно отчаялся в спасении» (III, 84). Тит Ливий, несмотря на отсутствие симпатий к Фламинию, несколько иначе описывает участие консула в битве: «С ним были лучшие воины, и он бесстрашно устремлялся туда, где его солдатам приходилось туго» (XXII, 6). Как говорится, почувствуйте разницу. С одной стороны – потерянный и растерявшийся человек, не знающий, как вести себя в столь сложной ситуации, а с другой стороны – бесстрашный воин, бросающийся в самые опасные места битвы. Черту же под этим спором подводит Плутарх, в отличие от Полибия и в какой-то степени Ливия, лицо незаинтересованное:
