style="font-size:15px;"> – Ну, не знаю, – протянул Джонс. – Да хоть работы Трой, например. Вы вообще знаете, кто это такая?
– Послушайте, – сказал Рики. – Хотя вы все равно подумаете, что я не признался раньше из вредности, но да, я очень хорошо знаю, кто такая Трой. Она, нет… придется все же сказать… она – моя мать.
У Джонса отвисла челюсть. Об этом можно было судить по резкому движению бороды вниз. Еще у него непроизвольно дернулись ноги и руки. Он взял большой тюбик краски и принялся делать вид, что тщательно изучает надпись на нем, потом сказал неестественно звонким голосом:
– Откуда я мог знать.
– Конечно, не могли.
– Вообще-то, у меня уже прошел период восхищения ее работами. Вы, конечно, со мной не согласитесь, но, пожалуй, она исписалась.
– Неужели?
Джонс бросил тюбик на пол, и Рики тут же его поднял.
– «Джером и К°», – прочел он. – Новая фирма? Кажется, они присылали матери образцы. Вы их из Франции выписываете?
Джонс забрал у него краску.
– Я в основном пишу акриловыми.
– Что ж, – сказал Рики. – Отправлюсь-ка я спать, пожалуй. Спасибо еще раз, что пригласили в гости.
Они поглядели друг на друга, словно два совершенно разных представителя фауны в зверинце.
– Так или иначе, – подытожил Рики, – в одном мы точно сходимся: оба говорим по-английски.
– Вы уверены? – произнес Джонс и, помолчав, добавил: – А, к черту разногласия, давайте по пивку.
– Не откажусь, пожалуй, – согласился Рики.
Если сказать, что общение в конуре Джонса проходило гладко, то такая характеристика тех странных ночных «посиделок» не вполне соответствовала бы действительности, но по крайней мере тон разговора стал менее враждебным. Джонс пришел в приподнятое расположение духа и сообщил Рики, что тот может называть его Сид. Художника обуревало желание узнать больше о матери Рики, ее методах работы и прозондировать щекотливый вопрос – берет ли она учеников. Рики такая перемена в поведении хозяина одновременно и радовала, и раздражала.
Мисс Харкнесс не принимала участия в разговоре, а мрачно подносила банки с пивом, да и сама употребила изрядное его количество. Лошадь, от которой Рики шарахнулся в темноте, принадлежала ей. Значит, она не собиралась ночевать у Сида, а планировала впотьмах преодолеть путь до конюшен и даже (неужели она на такое решится?) до Л’Эсперанс, хотя, по-видимому, не очень-то нуждалась в покровительстве Фарамондов.
К полуночи Рики узнал, что Сид родился в Новой Зеландии – это отчасти объясняло специфическую манеру речи. Родные пенаты он оставил, когда ему было семнадцать лет, в этой дыре живет уже год и подрабатывает разнорабочим в «Лезерс» – конюшне, которую держало семейство мисс Харкнесс, и откуда ее саму, похоже, выдворили.
– Навоз выгребает, – заметила мисс Харкнесс в единственном за все время порыве словоохотливости. А затем почему-то разразилась громким смехом, похожим на лошадиное ржание.
Еще выяснилось, что Сид периодически наведывается в Сен-Пьер-де-Рош
