рядом с Всеславом – деревенский дурень, а Юлий Цезарь – провинциальный центурион. Паразиты и прозвище ему дали «филоромей» – то есть любящий римлян. Прозвищем этим Всеслав очень гордился. Три месяца он был в курсе всех городских сплетён, финансировал с десяток безумных проектов, завёл с десяток любовниц и (если только можно было верить этим красоткам) зачал штук двадцать детей. Всеслав так и не понял, на что ушли деньги, – на пиры, на любовниц или на строительство культурного центра. Через полгода он лишился и средств, и дома, и библиотеки, был обвинён в укрывательстве преступника, неуплате налогов и подделке долговых обязательств. Провёл месяц под арестом, пока отец прилагал все усилия, чтобы вызволить его из темницы и спасти остатки имущества. Из карцера Всеслав вскоре вышел, но состояние потерял – все, до последнего асса. Опыт римской жизни привёл Всеслава в недоумение, но не охладил его любви к Риму. Во всем мерзкий божок Оккатор виноват. Чуть что задумает человек, какое дело начнёт ладить, тут же явится Оккатор и все расстроит. Фортуна одарит, а Оккатор отнимет. Так они вдвоём над человеком и потешаются. Как сегодня: Оккатор перстень отнял, Фортуна к ланисте Диогену привела.
Прошедший день был бесконечен и переполнен событиями, как «Илиада». Утром – посещение академии. Потом – заключение договора с ланистой, встреча с римлянами. Обед с гладиаторами не заслонил пылающее небо Помпеи. Всеслав был уверен, что картина как-то причастна к его решению стать гладиатором. Он не мог сказать точно, зачем вступил в центурию. Безвыходность, безденежье? Все это не причины, чтобы подставлять своё тёплое тело под смертоносную сталь. Он будет драться на арене с Элием. Знаменитый гладиатор и бывший Цезарь Империи! У Всеслава все внутри переворачивалось при одной мысли об этом. Он будет соперничать с самим Цезарем! И вдруг ощутил, как вместе с восторгом и преклонением в нем вскипает чёрной пеной… ненависть.
Она захлёстывала, душила, сдавливала сердце и горло. И в то же время она казалась какой-то чужой, посторонней, непонятной. Чужая ненависть… И Всеслав ничего не мог с ней сделать. Он лишь ускорял и ускорял шаги, надеясь убежать от внезапного бешенства. Сделалось жарко. Он сбросил куртку, перекинул через локоть и, оставшись в одной тонкой тунике, побежал. И ненависть стала стихать, уходить вместе с жаром тела и потом.
Всеслав остановился лишь на площади перед библиотекой. Статую изуродованной Венеры вместе с бронзовым постаментом укутали плотной рыжей тканью. По крошечному садику кружил вокруг статуи вигил. Всеслав сделал вид, что разбитая Венера его не интересует, и медленно прошёлся вдоль портика библиотеки, где в нишах застыли мраморные фигуры знаменитых мыслителей. Вот старик Гомер, слепец и мистификатор. Быть может, он был богом, но богом слепым. За ним Платон, поклонник диктатуры, надевший маску любителя справедливости. Евклид, боготворивший числа, Еврипид, забывший прикрыть маской лицо. Вергилий, славивший Августа, Тацит, сумевший всех Августов превратить в чудовищ. Трусишка Цицерон, защищавший Республику и за
