хмыкнул. Поддев ножом котлету, Алексей понял причину. Добрая половина мяса молодых бычков прилипла ко дну сковороды, словно бы котлета была склеена из картона. Под воздействием высокой температуры картон стал превращаться в неприятную массу бурого цвета.
«Ничего, – утешил себя Алексей. – Как-нибудь». И вернулся к телефону.
– Тебя не удивляет, Серега, что у меня неприятности?
– Ты для них родился. Но Анюта ничего не говорила. Неужели тебя уволили? – ахнул Барышев.
– Да не на работе неприятности. Вернее, те, что на работе, меня мало задевают. Тут другое…
– Ну?
– Мой сосед по даче, то есть сосед по даче моей жены, отдал богу душу. Все было бы ничего, если бы это произошло без цианистого калия и если бы этот злодей не оставил посмертные мемуары, где упоминается моя жена, я в амплуа ревнивого мужа, и тупые менты, которые никогда не находят убийц. В перспективе меня ждет скамья подсудимых. Как тебе?
– Неплохо. Стиль изложения подкачал, но суть я уловил. А не врешь?
– Если бы! Самое гнусное, что под меня копают. Мои же бывшие коллеги. В частности, капитан Михин. Из районного ОВД.
– И что ты собираешься делать?
– Тебе вот звоню.
– У вас есть план, мистер Леонидов?
– Есть ли у меня план? У меня всегда есть план!
– И моя роль?
– Погоди, у меня, кажется, молодые бычки горят.
– Картон не горит. Он тлеет, – вздохнул Серега. – Мне приходилось этим питаться.
– И каково на вкус?
– Сносно, если никогда не был женат. Тебе, Леха, понравится вряд ли. Я знаю, что Александра готовит хорошо.
– Я все-таки сниму сковороду.
Он переставил мясо молодых бычков на соседнюю холодную конфорку. Бычки продолжали шипеть, возмущаясь, что их так варварски смешали с картоном. Барышев продолжал вздыхать в телефонную трубку. Сочувственно.
– Ты давно на шухере не стоял? – спросил его Алексей.
– С детства, когда яблоки у соседской бабки воровали.
– А как насчет отмычек и небольшого конфликта с законом?
– Ну, ради нашей дружбы… Если надо…
– Очень надо, Сережа, – серьезно сказал Алексей.
– И куда ты хочешь влезть?
– На дачу к этому недоделанному Тургеневу. К Пушкину-Лягушкину, – со злостью сказал Алексей.
– Эк тебя!
– Потому что я читал. Это был не писатель, это был… Гадюка, и та не так ядовита.
– А там?
– Мне нужны его бумаги. Последняя рукопись.
– Издать хочешь?
– Понимаешь, мне достались только два отрывка. Остальное, как утверждает правосудие в лице капитана Михина, – философские измышления. Не представляющие никакого интереса для следствия. Но я уверен, что из пятнадцати листов мелким шрифтом можно выловить немало. Меня кое-что насторожило, когда присутствовал на осмотре места
