А. – двух звуков было достаточно, чтобы передать весь мыслительный процесс, который кипел, как молоко, вот-вот готовое убежать. – Я просто ориентируюсь по свету. По фонарям, в особенности.
– Чего?! – работница Борделя всплеснула руками. – То есть ты не знаешь, куда идешь?!
– Конечно, не знаю. Я здесь впервые, как и ты, как и Ромио.
– И ты ориентируешься по фонарям?
– Я ориентируюсь по свету, это две разные вещи, – важно поправил собеседницу Инфион. – Он приведет нас к какому-нибудь горящему окну, а если окно светится – значит люди не спят, и это хоть какая-то возможность переночевать где-то.
Лолли замерла с открытым ртом. Она хотела было что-то возразить, но то самое слово, которое не воробей, все-таки оказалось воробьем, решившим остаться в своей клетке. И правильно сделало.
Инфион очень аккуратно, шаркая ногами по недавно помытой природой брусчатке, пошлепал вперед. Жаль, что природа не ставит таблички «Осторожно! Скользко!!!» в конце каждого дождика.
Ноги иногда проваливались в небольшие лужицы, разбивая отражение скрытого туманом неба. После такой встречи ступням становилось не очень приятно, но вода, хотя бы, была не ледяной. Инфион словно плыл в тумане –даже делал характерные движения руками, чтобы хоть как-то прорваться сквозь эти джунгли.
Несмотря на плохую видимость, волшебник все же разглядел каменного дракона полностью. Тот грациозно и по-хозяйски сидел на крыше дома, сложив крылья и свесив вниз хвост. Складывалось ощущение, будто-то когда-то эта рептилия просто присела отдохнуть на ближайшую крышу, но забыла взлететь до рассвета и, как многие тролли из сказок, обратилась в камень волей солнечного света.
Но все было куда проще – это была обычная скульптура. Ведь если дракон превращается в шикарную статую лишь завидев утренние лучики, то это какой-то неправильный дракон.
Инфион находился в Сердце Мира меньше часа, но его уже начинала терзать некая ностальгия по солнечному Златногорску, в котором не было дурацких драконов на крышах, а туманы были тоненькими и наводняли город лишь ранним-ранним утром. И чувство это не раскрывало себя полностью, оно замерло в стадии бутона, постепенно покалывало душу. Оно было похуже любой самой страшной адской муки – будь то варка в котле (притом варили там точно не суп), или, например, бесконечные пытки демонов. Одна, собственно, несуществующая, душевная игла порой приносит страданий больше, чем стая разгневанных бесов с острыми, только недавно заточенным трезубцами и довольными ухмылками.
Работник Бурта, стараясь все же смотреть на дорогу, или на ту ее часть, что была видна сквозь симбиоз ночи и тумана, иногда оглядывался на лица своих спутников. И каким-то невероятным образом волшебник видел то же самое чувство сквозь их восторженные новым окружением гримасы. Даже Ромио испытывал эту странную ностальгию.
Хотя, возможно, все это было навеяно усталостью, или же ночная дымка портила не только видимость, но и чувства.
Строго
