просит почти в два раза больше за молчание.
– Уже шестьдесят. Еще раз пасть откроешь, и будет семьдесят.
– Не слушайте его, он юнец… совсем не соображает, что говорит! ― Билл загородил собой разгневанного Смолла, достал из рюкзачка звякающий мешочек и протянул Квортину. ― Мне кажется, вы что-то уронили.
– Так и есть, ― смотритель сунул взятку в карман широких песочных брюк. ― А теперь я хочу свои шестьдесят монет!
Билл побледнел, а Смолл потянулся за луком, который повесил на коричневую колючку Вечной календулы. Ему нужно пару мгновений, Квортин не успеет увернуться.
– Да расслабьтесь, вы, ― хохотнул Квортин, ― нет у меня на вас ни времени, ни настроения. И, Уиткинс, Артуру я все-таки скажу, имей в виду. Обязательно скажу.
Он пошел прочь и вскоре скрылся за густой травой. Смолл цокнул и повернулся к Биллу. Коротышка попятился и поспешно вылез из ямы.
– Чего ты так зыркаешь? ― проскрипел он, пытаясь вернуть своему голосу силу.
– Ты мне должен сто серебряных, ― ответил Смолл.
– Ничего я тебе…
– Слушай, Билл, шляпочник меня расстроил. У меня до сих пор руки чешутся: натянуть тетиву. Ты мне найдешь сотню, найдешь, не сомневаюсь, как докопаем, проверим, что у тебя с собой есть, правда? Иначе я затолкаю тебе вот это черенок в зад, насажу на колючку и буду стрелять. Мишень из тебя небольшая, но ты же знаешь, я не промахнусь.
Билл сглотнул, но, надо отдать ему должное, страха не выказал.
– Будет правильно отдать тебе заработанные монеты, ― кивнул он.
– Конечно! ― Смолл продолжил копать.
***
Солнце, бившее до этого в лоб Смоллу, теперь обжигало его волосатый затылок. Билл сидел на краю ямы, свесив ноги, и махал перед собой листом Вечного терновника, как огромным веером. Смолл предплечьем вытер мокрый лоб и выдохнул:
– Этого должно хватить, ― сказал он. От запаха сырой земли его уже тошнило. ― Тащи носилки!
Билл заколебался, словно по привычке захотел перекинуть работенку на Смолла, но потом все же неохотно затрусил к носилкам. Смолл перевел взгляд с толстого, как две бочки, колючего стебля Вечного цветка на ровную стенку ямы спереди и закрыл глаза, слыша, как бухает сердце в груди. Подбираясь к корням так близко, он всегда вспоминал рассказы матери о покинувших мир могильщиках и шептал сам себе, что ни за что не станет следующим.
– Снова молитвы читаешь? ― Билл приволок носилки и уложил их на краю ямы.
– Какой от них толк? ― Смолл заметил, что тело старухи съехало в сторону. ― Не мог аккуратнее тащить?
– Трупу нет дела до аккуратности.
– Мы наверняка этого не знаем, ― Смолл пожал широкими плечами. ― Как ее звали?
– Тебе какое дело? Старуха и за морем старуха. Когда я предлагал тебе работу, что говорил? Меньше вопросов, больше дела. Было такое?
– Было,
